должны поступать в такой форме, которая не представляет угрозы и легко усваивается; только тогда они будут полезны.

Во время войны швейцарский врач Адольф Фишер посетил лагеря военнопленных в Англии и Германии[256]. Он описал состояние, которое назвал «синдромом колючей проволоки», характеризующееся такими симптомами, как спутанность сознания, потеря памяти, низкая мотивация и изнуряющая тревога. В этом состоянии умами заключенных овладевала беспомощность наряду с чувством стыда и вины выжившего. Синдром колючей проволоки, как и шок, рассматривался как форма неврастении.

По возвращении домой освобожденным военнопленным часто бывает трудно почувствовать, что их собственные страдания оправданны, когда так много их товарищей искалечены или мертвы. Долгосрочные последствия для бывших военнопленных Первой мировой войны были особенно плачевными, и их смертность в 1920–1930-е годы была в пять раз выше, чем у других ветеранов. Недоедание и инфекции привели к тому, что у многих из них было подорвано физическое здоровье, они были склонны к депрессии, перепадам настроения, тревоге и самоубийству.

Когда встал вопрос о том, чтобы помочь этим людям вернуть хоть какую-то долю их прежней жизненной силы, Фишер подумал, что, помимо воссоединения со своими семьями, им при первой же возможности необходимо вернуться к какой-либо форме работы. Он не одобрял промышленное производство из-за его «безрадостной монотонности», однако считал, что земледелие имеет «бесконечную ценность». Оно могло бы стать, писал он, «идеальным занятием для вышедшего на свободу заключенного», поскольку «оно восстанавливает связь человека с его родной землей. Здесь не замешано ни стадное существование со случайными людьми, ни волнение; оно не зависит от человеческого влияния». Как и Брок, Фишер признавал, что необходим процесс повторного воссоединения с жизнью.

Как военнопленным, так и мужчинам, возвращающимся с действительной военной службы, приходится пройти через множество изменений. Воспоминания о доме, которые поддерживали их во время войны, неизбежно становились фиксированными и идеализированными, а реальность, в которую они возвращались, почти всегда оказывалась другой. Кроме того, война привела к значительным социальным и культурным изменениям. И то, что раньше было домом, теперь изменилось. Это создало ряд условий, породивших тщетную ностальгию либо по довоенному дому, либо по утраченному духу товарищества во время службы. Если не создать новые привязанности, такие люди рискуют изолировать себя от жизни, стать безработными и социально незащищенными. К 1920-м годам в стране возникла серьезная озабоченность по поводу тяжелого положения демобилизованных мужчин и высокого уровня заболеваемости и безработицы среди них. Британские газеты регулярно сообщали о программах реабилитации и курсах, созданных для подготовки их к новой роли в обществе.

Министерство труда и благотворительные организации, такие как Армия спасения и Ассоциация британских графств, создали учебные программы, многие из которых были посвящены садоводству и сельскому хозяйству; все они были направлены на улучшение здоровья и будущих перспектив ветеранов войны. Когда сэр Артур Гриффит Боскавен, член парламента и секретарь парламентского Совета по сельскому хозяйству, открыл новый учебный центр в Кенте, он выразил настроение того времени, когда говорил о «подготовке наших доблестных солдат к занятию должного положения на земле». Он ссылался на целебные свойства «жизни в прекрасной сельской местности, на свежем воздухе». Эти люди, провозгласил он, «стремятся возделывать свой небольшой надел, кусочек земли, за который они боролись. Поэтому правильная подготовка к такому представляет собой огромную важность»[257].

В начале лета 1920 года Тед начал проходить одну из таких программ. Главной подсказкой, которая была у меня на руках о его реабилитации, стало многократно сложенное рукописное письмо от 24 мая 1921 года, написанное мистером У. Х. Коулом, его инструктором по Секции садоводства Сарисбери-корт, недалеко от Саутгемптона. В нем подтверждается, что за двенадцать месяцев обучения «всем отраслям садоводства» Тед приобрел хорошие практические знания о «выращивании зимостойких фруктов и овощей, а также виноградных лоз, персиков, помидоров, дынь и огурцов в стеклянных теплицах», а кроме того – «травянистых растений и роз».

Особняк в Сарисбери-корт[258] (также известный как Холли-Хилл хаус) во время войны принадлежал правительству США и использовался как военный госпиталь, где раненых снимали с кораблей прямо в близлежащих доках Саутгемптона. По окончании войны британское правительство выкупило его обратно, и Министерство труда организовало там ряд курсов для бывших военнослужащих. При доме были обширные сады, которые, как полагают, были разбиты в середине девятнадцатого века Джозефом Пакстоном, спроектировавшим Хрустальный дворец в Лондоне для Всемирной выставки 1851 года. Территория, спускавшаяся к берегам реки Хэмбл, включала в себя ряд террасных озер, а также небольшие водопады, грот и большой огороженный сад.

Каталог, выпущенный в середине 1920-х годов, дает хорошее представление о том, какими были сады, когда там учился Тед. В нем перечисляются десять больших отапливаемых теплиц для выращивания различной экзотики: две теплицы для персиков, два виноградника, один из которых – с виноградными лозами «Блэк Хамбро», Пальмовый дом, теплица для помидоров, теплица для огурцов и теплица для гвоздик. Там была даже теплица для выращивания грибов и фруктовый магазинчик. В общей сложности в поместье было сто восемьдесят соток сада, из которых чуть больше половины были обнесены стеной и, как описывает каталог, «обильно засажены кустарниками и деревьями».

В наши дни на этом месте размещен общественный парк под названием Холли-Хилл. Окруженный стеной сад остался, но дом и оранжереи давно снесены. Тем не менее прогулки по садам с их пышной растительностью, озерами, водопадами и островками, покрытыми древовидными папоротниками, оказали на меня глубокое успокаивающее воздействие. Как раз перед тем, как уйти, я наткнулась на участок под названием «утопленный сад» – он был разбит в низине, и посреди него стояли две великолепные камелии, обе в полном цвету. Они были достаточно высокими, поэтому я могла стоять под ними и любоваться на их темно-розовые цветы у себя над головой. Затем я посмотрела на веерные пальмы, которые росли вокруг них, и поняла, что здесь когда-то располагалась одна из отапливаемых теплиц.

Насколько желанными, должно быть, были тепло и свет этих теплиц, когда Тед начал свое обучение в Сарисбери-корт. Насколько целительным было работать в этом саду, в окружении плодов земли, и быть сопричастным к их созданию. Я вижу Теда человеком, обладающим цепким жизненным инстинктом: молодого человека, который без колебаний прыгнул в коварные воды Дарданелл, или схватил банку супа, или отправился в долгое путешествие домой по суше. Я думаю, что он так же цепко ухватился и за этот новый опыт.

В долгосрочной перспективе год, проведенный Тедом в Сарисбери-корт, не привел к трудоустройству в сфере садоводства, но в краткосрочной перспективе это все же случилось. Вскоре после окончания курса он