в контексте упоминания о загробной жизни можно найти в Библии, однако сама идея там в большей степени подразумевается, нежели высказывается явно. Однако в гораздо более древней древнеегипетской религии она выражается прямо. Например, на гробнице Виноградных лоз[265] на Западном берегу Нила в Луксоре есть такая надпись: «Да дарует Он, чтобы его мертвое тело могло прорасти, как семя, в Преисподней». Эта изысканно украшенная гробница принадлежит Сеннеферу, благородному человеку, которому было поручено присматривать за городскими садами, поэтому она также известна как Гробница садовника. Надпись адресована Осирису, богу, который, как считалось, сопровождал умерших на их пути в подземный мир. Осирис также ассоциировался с весенним возрождением растений, и весенние ритуалы, связанные с прорастанием семян, символизировали его воскресение.

Входя в гробницу по крутой узкой лестнице, вы видите, что весь потолок этого интимного подземного пространства расписан виноградными лозами и гроздьями винограда, которые хорошо сохранились и свисают на фресках так низко, что кажется, будто вы можете их сорвать. Украшенные колонны содержат сцены из жизни Сеннефера; на одной из них он изображен в загробной жизни сидящим в тени священной смоковницы (Ficus sycomorus) и вдыхающим аромат цветка лотоса. Эта гробница – яркая иллюстрация той чудовищной озабоченности смертью, которая лежала в основе египетских верований.

Древнеегипетская практика мумификации была не только способом защиты тела от разложения: она помещала тело в оболочку, как семя в кожуру. Символизм еще больше усиливался тем, что внутри гробниц сеяли настоящие семена. Известные как «ложе Осириса», глиняные сосуды выполнялись в форме бога Осириса. Они отличались по размеру – некоторые были даже в натуральную величину, как тот, что был обнаружен в гробнице Тутанхамона[266]. Когда в 1920-х годах один из таких сосудов был наконец вскрыт, обнаружили, что увядшие побеги ячменя выросли в нем почти на десять сантиметров в высоту. На стенах древнеегипетских гробниц мы находим также изображения садов. Они символизируют место упокоения и источник пропитания для умерших в их путешествии в потусторонний мир. Эти изображения не являются чрезмерно подробными или идеализированными, обычно они представляют собой прямоугольные участки, орошаемые водными каналами. В центре обычно расположен пруд, изобилующий рыбой, а вокруг – тенистые, обсаженные финиковыми пальмами, инжиром и гранатами, виноградными лозами и цветами.

Страх смерти – это первобытный страх, порожденный инстинктом выживания. Древние египтяне боролись с этим страхом, сосредоточившись на путешествии за пределы этого мира, но существует также психологическое путешествие, которое мы должны совершить в этой жизни, чтобы примириться со смертью. Символика сада может утешить и поддержать нас, когда мы беремся за это. Садоводство способно уравновешивать различные силы, человеческие и природные, жизнь и смерть. Так, если говорить о неизбежности распада и разложения, то большую часть своей силы сад черпает как раз из непосредственного, земного взаимодействия с этим процессом. Если вы не садовод, может показаться странной мысль о том, что копание в земле способно быть источником экзистенциального смысла, но садоводство рождает свою собственную философию – ту, которая берет свое начало на цветочных клумбах.

* * *

Смерть любимого человека – это травмирующий удар: ее окончательность, необратимость и бесчеловечность выше нашего понимания. Смерть разрушает наше ощущение непрерывности времени, будущего с этим человеком рядом с нами. Все в нашей жизни нужно перенастраивать. Это огромная большая работа, и она не похожа ни на что, поскольку каждая потеря уникальна в своем роде. Я думаю, что именно поэтому смерть, самое естественное, неизбежное биологическое событие, может казаться такой неестественной. Наша сокровенная природа восстает против этого, как если бы смерти быть не должно.

В 2005 году, незадолго до своего сотого дня рождения, через год после смерти жены и, как оказалось, за год до своей собственной, американский поэт Стэнли Куниц опубликовал замечательную книгу[267]. «Дикая коса» (“The Wild Braid”) содержит интервью и статьи, в которых он размышляет о своей жизни, посвященной писательству, преподаванию и садоводству. Он описывает, как еще до его рождения на его детство легла тень самоубийства отца. Позже, в подростковом возрасте, та же ужасная тень накрыла его снова: его отчим внезапно умер от сердечного приступа. Перед лицом этой шокирующей потери Куница охватил первобытный страх. Он боялся заснуть, поскольку бессознательное состояние ассоциировалось у него со смертью. Все основы его мира были глубоко потрясены, он остро осознал хрупкость и уязвимость жизни: «В моей семье вокруг меня было так много смертей, что мне пришлось смириться с этим, иначе моя психика пострадала бы от последствий. Невозможно было жить с этим страхом каждый день, каждую ночь». Через несколько лет после смерти отчима Куниц начал работать на соседней ферме. Возделывание земли, как пишет Куниц, создает связь между твоим «я» и «остальной естественной вселенной». Наблюдая циклы роста и разложения, он впервые понял, «что смерть абсолютно необходима для выживания самой жизни на этой планете».

Как писал Монтень, задача жизни становится намного сложнее, если мы рассматриваем смерть как противника, с которым нужно бороться любой ценой. Если убрать загадочность смерти и сделать ее более обыденной, ее перспектива может показаться менее пугающей. Куниц пришел к пониманию того, что смерть – необходимая часть жизни; его тревога рассеялась, и он почувствовал прилив новой энергии: «Когда я пришел к этому осознанию, я почувствовал себя так, словно родился заново».

В свои пятьдесят с небольшим Куниц начал создавать сад в Провинстауне, Кейп-Код, на крутом склоне песчаной дюны перед своим домом. Подобно восстановлению душевного спокойствия после страха смерти, который преследовал его в начале жизни, создание сада, расположенного рядом с морем, стало для него актом восстановления. Он учился цепко держаться за жизнь. Сначала он соорудил три кирпичные террасы, затем проложил дорожки из измельченных раковин моллюсков. Затем он занялся обогащением песка, внося почву и компост, а также морские водоросли, которые собирал на берегу. На это ушли годы, но со временем сад стал домом для почти семидесяти видов разнообразных растений, а также прибежищем для дикой природы. В нем было так много ярких цветов, что его можно было сравнить со шкатулкой с драгоценностями.

Невозможно избежать того факта, что в саду все умирает, а наша смертность – это, как выразился Куниц, «суровая реальность – возможно, даже самая суровая, с которой нам приходится считаться». Продолжительность жизни цветущего растения может быть «такой короткой», пишет он, «настолько урезанной из-за смены времен года, что это кажется сжатой притчей о человеческом существовании». Для него даже компостная куча служит напоминанием о том, что «мы все – претенденты на компостирование». Творчество является одним