Назначенный министром народного просвещения в 1882 г., Делянов за 15 лет "просветительной деятельности" лишил университеты автономии, введя новый университетский устав 1884 г., ограничил прием в гимназии детей недворянского происхождения соответствующим актом, вошедшим в историю под названием "закон о кухаркиных детях"; ввел процентную норму численности евреев в учебных заведениях.

Делянов проводил яростную русификацию на национальных окраинах, и он же немало способствовал закрытию Высших женских курсов в 1886 г.

Как мы видели, высшее женское образование зарождалось и развивалось при постоянном скрытом или явном противодействии официальных властей. Политика Александра III в этом смысле была вполне традиционной - он продолжал линию отца. Александр II же, по воспоминаниям П. А. Кропоткина, боялся и ненавидел "ученых женщин": "Когда он встречал девушку в очках и гарибальдийской шапочке, то пугался, думая, что перед ним нигилистка, которая вот-вот выпалит в него из пистолета"85.

Царизм испытывал страх перед просвещением, считая его синонимом свободы. И в значительной степени его опасения были не напрасны, ибо стремление к свободе растет по мере просвещения. Вот почему борьба женщин за высшее образование была составной частью освободительного движения в России с конца 1850-х годов.

Уже в первый год существования Бестужевских курсов Александр II потребовал от шефа жандармов Дрентельна сведений о них. Тот дал по существу обвинительный акт, в котором говорилось: "Вскоре после открытия курсов обнаружилось, что слушательницы оных не довольствуются одними скромными научными занятиями, но стремятся во внешних проявлениях нового высшего учебного заведения подражать прискорбным уклонениям от правильного пути, которыми, к сожалению, в последнее время отличается учащаяся молодежь. Подражая последней, слушательницы курсов протестуют против действий профессоров и составляют сходки для обсуждения общих вопросов, как, например, брошюры профессора Цитовича"86.

Профессор гражданского права Новороссийского университета П. П. Цитович ("профессор-урядник", по выражению современников) стяжал печальную славу своей брошюрой "Ответ на письмо ученым людям" изданной в Одессе в 1878 г. В ней, обращаясь к ученым, Цитович писал: "Во имя ваших последних выводов науки и рефлексов с борьбой за дармоедство вы надолго искалечили не только нравственный облик, но даже наружный образ русской женщины.

В этом уме была игривость - из нее сделали блудливость. В этом сердце было увлечение - вы превратили его в похоть... Полюбуйтесь же на нее: мужская шапка, мужской плащ, грязная юбка, оборванное платье, бронзовый или зеленоватый цвет лица, подбородок вперед, в мутных глазах все: бесцельность, усталость, злоба, ненависть, какая-то глубокая ночь с отблеском болотного огня,- что это такое? Но наружному виду - какой-то гермафродит, по нутру-подлинная дочь Каина"87. Стиль, хорошо знакомый российским жителям по фельетонам Буренина и Мещерского, но на этот раз в печати выступал не досужий журналист, а профессор гражданского права. И надо ли говорить, что он имел успех у многих. Но только не у новых людей. Бестужевки готовили коллективное послание Цитовичу в ответ на его пасквиль, и только увещевания напуганного Бестужева-Рюмина насилу остановили "демонстрацию"88.

В дневнике Е. А. Штакеншнейдер сохранилась запись от 3 ноября 1878 г., свидетельствующая о недоброжелательной атмосфере вокруг курсов и их слушательниц. "Рассказывают,- писала Штакеншнейдер, - что будто одна из слушательниц становилась на стол и проповедовала социализм; что принц Ольденбургский заметил при своем посещении курсов, какое множество окурков валяется там на полу. Тарновская, Стасова и Мордвинова уверяют, что все это вздор. Они ведь дежурят там ежедневно, и одно, на что жалуются, так это только на стремительность, с которою студентки врываются в двери, когда аудитория открывается; во всех же других отношениях они ведут себя необыкновенно благопристойно"89.

Возможности высшего образования для женщины территориально ограничивались Петербургом (Бестужевские курсы), Москвой (курсы Герье), Казанью и Киевом. В 1879 г. профессор А. С. Трачевский открыл подготовительные курсы в Одессе и представил властям проект Высших женских курсов, в открытии которых ему отказали. В 1881 г. были отклонены аналогичные ходатайства профессуры из Варшавы и Харькова.

В 1886 г. Высшие женские курсы были закрыты фактически на неопределенный срок. В. И. Герье называл тот год "роковым" и писал "о вреде этой меры и недобросовестности предлога, выставленного для ее оправдания"60 (необходимость выработки устава высших женских учебных заведений). Н. К. Крупская, не сумевшая после окончания гимназии вовремя поступить на Высшие женские курсы и сделавшая это только в 1889 г., после возобновления приема, говорила, будто курсы закрыли "по распоряжению царицы, которая считала, что женщине не надо учиться, а надо сидеть дома и ухаживать за мужем и детьми"91. И хотя в действительности распоряжения царицы не было, подобные мысли о месте женщины в обществе были характерны для правящих кругов.

Дальнейшая судьба женщин, получивших высшее образование, была далеко не безоблачной. Только в 1879 г. им дали разрешение занимать места врачей в городских, земских и других общественных лечебных учреждениях. Но и здесь женщинам пришлось приложить немалые усилия для того, чтобы звание "ученая акушерка" заменили полновесным титулом "врач" и включили практикующих женщин в существовавший тогда список врачей-мужчин. А сколько дополнительных унижений испытывали женщины-врачи от устойчивой традиции, предубеждений против них. ("Вот еще эти повивальные бабки появилась... стриженые. Если я заболею, разве я позову женщину меня лечить?" - рассуждает "особа женского пола" из "Преступления и наказания" Ф. М. Достоевского). В 80-х годах XIX в. в Петербурге только 17 женщин работали ординарными врачами, среди них А. Н. Шабанова, П. И. Тарновская, Р. Л. Павловская и др.92 Столь же невелико было число женщин, работавших в литературе: в Петербурге в 1881 г. их было 72, в Москве в 1882 г.- 54 (мужчин было в четыре раза больше).93

Чаще всего женщина, получившая образование, не могла реализовать его в общественной деятельности, после окончания курсов у нее начиналась "тусклая будничная жизнь". Так, муж московской курсистки Тимоновой, "невзирая на Спенсера", который их "сосватал", "пришел к приятному заключению, что истинное назначение женщины быть матерью, женой, превыше всего, конечно, женой". Поэтому, когда жена "слегка заикнулась", не поехать ли ей в Париж на юридический факультет, он "сделал большие глаза и рассмеялся громким, обидным смехом: "Брось ты, матушка все эти авантюры""94

Однако бросали "авантюры" далеко не все женщины: наиболее целеустремленные, волевые и жизнеспособные продолжали борьбу, но уже на новом уровне. Добившись права учиться, реализовав его и достигнув частичной самостоятельности, они столкнулись с новыми преградами, поставленными российским законодательством, ограничивавшим гражданские права женщин и вовсе лишавшим их политических прав. Поэтому борьба женщин за высшее образование сменилась борьбой за гражданские