— Все будет исполнено, почтенный посланник. Мы тронемся в путь еще до рассвета, — поспешно пообещал Кадир.

— То-то же, мерзавцы! — прорычал «опричник», и спустя пару минут его сотня с грохотом и гиканьем вынеслась из оазиса.

Переждав еще немного, мы выбрались из шатра и подошли к Кадиру. Нурит еле сдерживал гнев: руки сжимались в кулаки, глаза зло щурились, и весь он походил на гранату с вырванной чекой.

— Что хотел от вас этот хам чернож… черномазый? — сочувственно поинтересовалась я.

— Мы идем к храму Многоликой госпожи. Пришла пора каждому из нас обновить Печать согласия, — коротко ответил глава нуритского рода.

— Это что еще за печать? — я прямо-таки пятками чувствовала, что за требованием «опричника» кроется какая-то гадость.

— Аснарийцы полагают народ нуритов опасным для себя, и требуют, чтобы мы каждый год являлись в храм Многоликой госпожи. Там мы заново получаем на руки печати согласия, которые запирают нашу злую силу.

— А вы обладаете злой силой? — Джемс недоверчиво приподнял брови.

— Вы знаете о том, что может мой народ, господин. Ничего сверх показанного вам мы не умеем. Однако в Аснари болтают о нас разный вздор.

— Какой, например? — не иначе, я заразилась любознательностью от его светлости.

— Аснарийцы пугают детей страшными нуритами, которые умеют обращаться в двухголовых ворон. Они говорят, — с горькой усмешкой рассказывал Кадир, — что у такой вороны вторая голова торчит прямо из спины. И если пожелает, эта кошмарная птица может лишить разума любого встречного человека. Несчастный теряет дар речи, только неразборчиво бормочет, и к тому же принимается творить разбой и убийство, покуда не упадет мертвым.

Я поежилась.

— Ничего себе народный фольклор. Откуда они взяли эту гадость?

Нурит развел руками.

— Не могу сказать, госпожа. А еще говорят, самые злые нуритские колдуны оборачиваются собаками с восемью головами. Тело у этих зверей покрыто коростой и язвами. А стоит им войти в селение, как следом приходит моровое поветрие — оспа, чума или холера.

— Мда, — я даже не знала, что сказать. — А кровь христианских…гхм… то есть аснарийских младенцев вы случайно не пьете?

— Вот видите, госпожа, — невесело рассмеялся нурит, — вам сразу понятно, что все это не более, чем оговор, придуманный, чтобы очернить мой народ. Ну, как бы там ни было, завтра до рассвета мы тронемся в сторону храма Многоликой.

— Мы с вами.

— Возьмите нас с собой, почтенный Кадир.

В который раз нам одновременно пришла одна и та же мысль: уж если мы повстречались с нуритами, — стало быть, надо поехать с ними. Как говаривал один знаменитый полководец: главное — ввязаться в бой, а там видно будет. Глядишь, и от нас выйдет какая-то польза. Правда, пока неясно было, какая именно.

Нурит усмехнулся нашему энтузиазму.

— Что ж, если ваша судьба — отправиться вместе с нами, так тому и быть. До утра осталось немного: если хотите отдохнуть, полезайте вон в ту кибитку. Так мы не потревожим вас нашими сборами, и вы сможете проспать столько, сколько захотите.

Велизарий запрыгнул в указанную нам повозку первым, а следом за ним туда влезли и мы с герцогом. Внутри нашлись огромные подушки, ковры и целая гора тонких одеял, — из всего этого добра мы соорудили себе постели, попадали на них и уснули, что называется, без задних ног.

Пробуждение было неожиданным: кибитка покачивалась, будто на морских волнах, колеса стучали по брусчатке дороги, и мне понадобилось несколько мгновений, чтобы сообразить, что мы уже тронулись в путь. Рядом со мной невозмутимо умывался лапкой Велизарий, и Джемс хлопал глазами, медленно возвращаясь в реальность.

— Доброе утро, Алиона! — церемонно приветствовал он меня.

— И тебе не хворать! — странное дело, несмотря на неприятную встречу с «опричниками» и неясное будущее настроение у меня все еще было замечательным.

Можно подумать, впереди меня ожидали сплошь приятные сюрпризы и прочие радостные события. Я огляделась и увидела пески, окружающие Золотую дорогу, — однообразный пейзаж, лишь кое-где разбавленный колючками, растущими, по-моему, прямо из песчаных дюн. Что интересно, особого зноя я не чувствовала, возможно потому, что навстречу нам дул теплый, но довольно сильный ветер.

— Надеюсь, вы смогли выспаться, уважаемые! — раздался с облучка бодрый голос Кадира. — Собираться в дорогу без шума женщины моего рода так и не научились, но вы спали очень крепко, и, думаю, ничего не услышали?

— Нам прекрасно спалось, благодарим вас за заботу, почтеннейший, — отозвался герцог, несколько придя в себя.

— Какая там забота! — фыркнул нурит. — Вы неприхотливы, точно всю жизнь колесите в кибитках по свету. Останавливаться на завтрак мы не можем, иначе не успеем до темноты к храму, но вон в том мешке должны быть лепешки и вяленое мясо, а в том бурдюке — вода из родника. Угощайтесь на здоровье.

Мы угостились предложенным, и даже Велизарий без капризов сжевал кусочек твердого соленого мяса. День только начинался, и надо было придумать, чем развлечь себя в пути.

— Как вы привыкли коротать дорогу, почтенный Кадир? — осторожно осведомилась я, сделав глоток из бурдюка. — Просто молчите и погоняете своих лошадок?

Нурит громко вздохнул. Подозреваю, ему редко попадались настолько неугомонные представительницы прекрасного пола. Женщины его рода, по-моему, вообще не открывали рта.

— Мы поступаем по-разному, госпожа. Поем песни, рассказываем истории… Бывает, что и молчим. Что больше по нраву вам?

— Эм… — я задумалась.

Вообще-то, если вспомнить российские традиции на сей счет…

— В нашем мире, если кто-то берется подвезти незнакомого человека до какого-то места, тот должен отплатить за услугу приятной и занимательной беседой. Так что истории рассказывают и у нас. Желаете послушать?

— Охотно, прекраснейшая, — хмыкнул нурит. — Полагаю, у вас найдется, чем меня удивить. Прошу, поведайте мне что-нибудь интересное.

— Охотно, почтеннейший, — в тон ему весело откликнулась я. — Клянусь, я сделаю все, чтобы дорога пролетела незаметно.

— Ты знаешь, что рассказать нам? — мгновенно присоседился к нуриту Джемс (разве он мог упустить возможность узнать что-нибудь новенькое о моем мире?).

— О да, — мне пришла в голову арабская сказка, мастерски переделанная в мюзикл, и еще с детства застрявшая намертво в моей голове. — Слушай же, почтенный Кадир. Однажды теплым светлым утром на базаре такую людям злую новость рассказали. У Али и Касыма, двух братьев родных, умер старый отец, умер добрый отец, рассказали.

История Али-бабы и сорока разбойников лилась сама собой — оказалось, я даже песни оттуда помню все, до последней строчки. И про Персию и «Не будь я судейская дочь», и остальные тоже. Мой моноспектакль имел большой успех: Кадир слушал внимательно, хохотал до слез, возмущался коварству Касыма и злобности разбойников. Джемс слушал не менее