– Ее нет уже целую неделю… – Вера говорила в нос, дрожащий голос наполнил комнату. – Неделю… Если бы у нее получилось, мы бы уже знали, правда?

– Может, да, а может, и нет.

– Думаешь, все еще есть надежда, что она его ликвидирует?

– Элиса сильная. Может произойти все что угодно.

Мы обе знали, что если похититель – Наблюдатель, то девушка либо уже мертва, либо на всю жизнь останется калекой, но Вера позвонила с масличной ветвью мира в руках, и я ни за что в жизни не хотела все испортить.

Я воспользовалась передышкой, чтобы сходить в ванную, отереть пот и пописать, пока слушала Веру по громкой связи.

– Падилья нервничает… Нам всем, новеньким, он поставил подкожные чипы… Система локализации, наномикрофоны, ну, сама знаешь…

– Это… – сказала я и вовремя осеклась. Вариантами продолжения, из которых я выбирала, было: «херня», «бесполезно», «абсурдно». Но снова подумала, что Вера лишь хотела, чтобы я засвидетельствовала ее действия. – Это неплохо, – закончила я.

– Знаю, что это особо не поможет, но говорит по крайней мере о том, что мы для него что-то значим…

– Конечно.

«Это говорит о том, что он хочет содержать тебя в исправном состоянии, глупышка, – думала я про себя. – С датчиками на теле ты будешь чувствовать себя в большей безопасности и вести себя более естественно». Тем не менее объяснять это Вере не следовало, хотя я по-прежнему чувствовала потребность ее оберегать.

Я вернулась в гостиную, где лампы по-прежнему слепили глаза, и, стоя со скрещенными руками, принялась ждать, пока Вера договорит и я смогу приняться за свой этюд.

– Знаешь, Падилья в выходные вызывал меня в театр каждую ночь. Я репетировала и теперь чувствую, что готова…

– Ты собираешься выйти в эту ночь? – спросила я, старательно пряча тревогу.

– Я выхожу каждую ночь, начиная с понедельника, Диана. Хочу спасти Элису сама.

Мне пришлось прикусить губу, чтобы не начать умолять ее остаться дома. Это оказалось так же не просто, как и сдерживать рвотные позывы.

– А что делаешь ты? – поинтересовалась сестра.

– Ничего. Отдыхаю. – И я расправила резинку трусов, свернувшуюся на бедре.

– Но здесь все говорят, что ты вернулась на работу…

– Нет. Я бросила это.

Она задала еще пару вопросов, несколько меня заинтриговавших, будто что-то в моей жизни ее заинтересовало, а потом прибавила:

– Я позвонила тебе, потому что хотела извиниться за прошлый раз. Мне было так плохо…

Но теперь я и вправду ее прервала:

– Ты не должна ни за что извиняться. Давай забудем об этом. – Пока я говорила, на мониторе телефона замигал текст: еще один звонок на очереди, имя – «Доктор Валье». – Мне пора. Береги себя, – добавила я, от души желая, чтобы мой голос обрел волшебную силу и на самом деле ее защитил. «Или она, или я, – подумала я в полной уверенности, – он выберет одну из нас».

– И ты тоже, – услышала я в ответ. – Целую.

После этих банальностей мы повесили трубки. И я подумала: чтобы мирно завершить сестринский разговор, нам обеим пришлось притворяться.

– Спасибо, что захотели меня увидеть, – первым делом сказала я Валье, когда тем же вечером приехала к нему.

– А почему я не должен был хотеть тебя видеть?

Валье смотрел мне прямо в глаза, и мне показалось, что с опаской.

– Не знаю. – Я пожала плечами. – Я думала, к этому времени вы давно собрали чемоданы и затаились где-нибудь в далекой-предалекой стране под чужим именем… Шутка. На самом деле мне очень приятно, что вы позвонили, – добавила я.

– А я сожалею, что в прошлый раз был так резок. – Теперь он тоже решил пошутить. – Ты очень странная, но если бы мне не нравились странные, то что бы я здесь делал?

– Я тоже, бывает, задаю себе этот вопрос.

После этой преамбулы, сотканной из благожелательных улыбок, Валье вновь стал серьезным:

– Я тоже очень рад, что ты пришла. Мне хотелось бы с тобой побеседовать.

– Давайте.

– Вот только… Я тут подумал: как ты отнесешься к предложению пойти куда-нибудь в другое место? Уже поздно, последний пациент уже ушел… Я пригласил бы тебя в кафе или… поужинать… – Пока Валье говорил, голос его становился все тише, а завершил реплику он почти шепотом.

Внезапно я подумала, что мне, пожалуй, очень хочется провести с ним этот вечер. Он выглядел еще более удивленным, чем я, когда я приняла его приглашение, накинул элегантный черный пиджак поверх белой рубашки и отклонил мои опасения, что я буду выглядеть рядом с ним замарашкой в своей курточке, маечке и джинсах. Заведение, куда он предложил отправиться, было прямо за углом, называлось «Кассандрой», в его интерьере в каком-то таинственном содружестве обретались Будды, золоченые маски, греческие шлемы и фото Далай-ламы – прямо под стать сочетанию греческой и индийской кухни, которое обещало их меню. Изображение без звука на огромном экране телевизора, размещенного в гостиной с очагом типа тандыра и настроенного на один из новостных каналов, привносило в этот ансамбль европейскую ноту. В этот ранний вечер там почти никого не было, за исключением нескольких иностранцев.

Пока перед нашими лицами мелькали карты, принесенные официанткой довольно экзотической, в унисон обстановке, внешности, я еще раз поблагодарила Валье за приглашение.

– Прошу, пожалуйста, обращайся ко мне на «ты», – произнес он, разворачивая салфетку. – И зови меня Марио.

– Я думала, тебя зовут Аристидес.

– Аристидес Марио. Если хватит духу, можешь использовать мое первое имя.

– Марио мне нравится.

Мы решили обойтись без шведского стола и ограничиться курятиной под соусом карри и бутылкой красного вина. Когда официантка удалилась с заказом, Валье огляделся и удостоверился, что мы сидим далеко от других посетителей, практически одни. Тогда он склонился ко мне, и я поняла, что пришло время поговорить. Потому, когда он спросил, расположена ли я говорить «обо мне», ответила утвердительно.

– Я тут размышлял о твоей странной профессии, Диана, – сказал Валье. – И должен признать, что мне приходилось сталкиваться с ситуациями самопожертвования, с людьми, отдающими другим все… Но в твоем случае – это просто что-то огромное. Ты человек совсем особенный.

Я покачала головой:

– Я вовсе не особенная. Да и насчет самопожертвования согласиться не могу. Все мы подчинены своему псиному. Все мы делаем то, что нам нравится, хотя и не понимаем, почему нравится то, а не другое. Просто-напросто это единственное, что мы можем делать.

– Ты слишком сурова к себе. Видеть все под таким углом зрения, должно быть, очень тяжело… Чему ты смеешься?