– Меня забавляет, что это говорит психолог.

Валье пожал плечами:

– Признание существования псинома для меня вовсе не означает, что мы лишены свободы выбора. Я именно на этом основывал свою терапию – указывал на возможные пути решения проблемы и давал пациентам шансы изменить ситуацию. Мы все способны меняться. И для этого есть более или менее приемлемые пути.

– И какой есть у меня?

– Неприемлемый.

– Я так и думала. – Я засмеялась.

– Приносить себя в жертву, будучи невиновной, с тем чтобы наказать виновных, – неприемлемо, Диана.

– Я смотрю на вещи проще, доктор… Марио. – Я намазала немного той субстанции, которая, судя по виду, была творожным сыром, на маленький тост. – Всем требуется пища: кому-то нужны овощи, кому-то – мясо, а кому-то – люди. Моя работа – делать так, чтобы последние остались голодными. Виновные? Невинные? В это я не вникаю.

Валье смотрел на меня очень серьезно.

– А я вот – да, вникаю. Ты и твои коллеги невинны. Единственные виновные – те сучьи дети, которые принудили тебя к этой работе. Твою профессию следовало бы запретить, признать ее нелегальной.

– Моя профессия столь же нелегальна, сколь нелегально убийство, но вот тебе пожалуйста – войны.

– Я – первый во всемирных рядах пацифистов, но даже я не могу не признать, что бывают неизбежные войны.

– А эта разве не такая? Смотри.

Я кивнула головой в сторону экрана, где мелькали люди в капюшонах, жертвы терактов, заложники международных групп террористов.

– Кто сможет все это остановить? Как мы это остановим?

– Без наживок, хочешь сказать?

– Да, иначе – что еще мы можем сделать? Полиция и армии уже давно никуда не годятся из-за развития технологий, а технологии с некоторых пор тоже никуда не годятся, потому что стали общедоступными. Как мы можем предотвратить такие вещи, как бомба 9-N?

– Бога ради, Диана, хватит уже вспоминать по каждому поводу 11-С, 11-М или 9-N… Мы не можем приносить в жертву невинного, чтобы ублажить монстра. Это варварство и бесчеловечность.

Появление нашей курицы из тандыра несколько остудило пыл нашей дискуссии: нелепое вмешательство никогда должным образом не оценивают. Мы чокнулись («За тебя», – провозгласил тост Валье) и принялись за еду. Все напряжение, казалось, будто ветром сдуло.

– Кстати, я тут почитал кое-что о псиноме, – произнес он уже совсем другим тоном. – И не обнаружил ни намека на связь с криминальной психологией…

– Ты его и не найдешь. Все идет по другим каналам.

– Я это предполагал. И полистал «официальные» публикации Виктора Женса. Он действительно часто упоминает Шекспира. Почему он придает ему такое значение, как думаешь? Ты говорила, что в пьесах содержатся ключи к псиномам, но почему он? Я имею в виду… Ладно, я знаю, что Шекспир гений, но Гомер, Сервантес и Кафка тоже гении… Почему именно он?

– Ты знаешь, кто такой Джон Ди?

– Напоминает какой-то бренд, связанный с тяжелым машиностроением.

Я от смеха чуть не прыснула ему в лицо вином. И пояснила, что это «Ди», а не «Дир»[48].

– А, тогда он, кажется, был астрологом Елизаветы, так?

– Да, предполагаемым магом и астрологом при дворе королевы Елизаветы. В те времена многие были недовольны официально принятой религией – англиканством, которое было введено отцом Елизаветы, Генрихом Восьмым. Они полагали, что народ должен восстать и вернуться к так называемой чистоте средневековой веры. Некоторые были папистами, но были и те, кто хотел распространить собственное понимание христианства. Джон Ди был одним из таких, он основал подпольную секту, названную «Лондонский кружок гностиков». Его члены собирались во дворцах аристократов и ставили там спектакли, с помощью которых Ди думал преобразовать общество…

– Спектакли?

У меня уже включился автопилот. Теорию Женса я знала назубок и постаралась выдать ее резюме. Что Ди познакомился в Европе с некоторыми ритуалами, оказывающими воздействие на псином, но что сам он объяснял этот эффект магическими причинами. Что, вернувшись в Англию, он стал практиковать и распространять эти ритуалы среди членов кружка и убедился в их эффективности и способности порождать эмоции. Что им нужно было, чтобы эти ритуалы, так называемые ключи, стали доступны народу – в целях побуждения его к мятежу. Что именно по этой причине было решено использовать официальный театр и подготовить авторов, специалистов по ключам. Что Шекспир не был единственным писателем, входившим в кружок: Марло, Джонсон, Уилкинс и Миддлтон также имели к нему отношение, хотя Шекспир и стал самым знаменитым. И что его произведения тем самым являются несколько закамуфлированными ритуалами.

– И чего они добились? – спросил внимательно меня выслушавший Валье.

– Ничего. Женс говорит, что им удавалось вызывать лишь хаотичные эмоции, потому что псином в те времена еще не был толком ни изучен, ни классифицирован, как сейчас. Ди умер через несколько лет после королевы, а новый король и Шекспира-то удалил от подмостков. Театр вернулся в традиционное русло и утратил всю свою магию. Конец истории.

– Любопытная история… Это подтверждено?

– Нет.

Мы дружно рассмеялись.

– Все, что имеет отношение к Шекспиру, – загадка. Женс говорил, что он самый таинственный из всех писателей. Но для нашей работы неизменно оказывается чрезвычайно полезным.

После очередной паузы мы заговорили одновременно. И снова рассмеялись.

– Ну что? – спросила я, уже слегка захмелев.

– Нет-нет, сначала ты скажи то, что хотела, и – извини.

– Я хотела сказать, что уже знаю, что ты думаешь о «нашей работе»…

– И что же я думаю?

– Что я извращенка.

Я считала, что подобное заявление вызовет краску смущения на лице кабальеро, не приемлющего подобного рода непотребств, но в ответ расцвела удивившая меня улыбка Валье.

– А разве я не прав? Смотри: ты рассуждаешь, как психолог, а я, напротив, стараюсь думать, как наживка…

– Вот как? И что же ты думаешь?

Валье отрезал еще кусочек сочной курицы и обмакнул его в соус карри.

– Что, если бы я обладал этой способностью… этой властью над эмоциями других людей, я никогда не смог бы оставить свою работу. Это же как наркотик.

И вдруг мое веселье угасло. Я уставилась на Валье. Он продолжал говорить, опустив глаза в тарелку:

– Знаешь, люди имеют склонность считать наркотиками только то, что называется этим словом, но и автомобиль, и идеология, и спорт может стать наркотиком. Начиная с самого детства в Боготе, да и потом, на протяжении всей жизни, я встречал много разных типов наркозависимых людей, Диана: мужчины под воздействием такого наркотика, как жестокость, женщины – насилия, дети – любви, а старики – страха… Ты, полагаю, назвала бы это «удовлетворением псинома». Как бы то ни было, моя работа всегда состояла в том, чтобы освободить людей от разного рода наркозависимости. – Он поднес к губам салфетку, затем добавил, все еще глядя в тарелку: – Думаю, и ты обратилась ко мне за такой помощью – чтобы я избавил тебя от твоего наркотика. Ты хочешь оставить эту ужасную работу. Хочешь перестать страдать.