И я тут же заснула, против всех ожиданий. Но приснился мне не Марио Валье, и не его поцелуй, и не этот необычный ужин, за которым я рассказала о том, о чем не рассказывала никому и никогда, а мне сказали то, чего никогда раньше не говорили. И не Наблюдатель. Мне снились все известные мне жертвы – целый зрительный зал страдающей от боли публики, для которой я работала. Все те, кто продолжал нуждаться в моем представлении.

И когда в четверг телефон разбудил меня в 6:50 утра, я приготовилась услышать дурную новость.

– Диана?.. – Голос Мигеля.

Я слушала его, лежа в постели, в темноте.

– Я хотел… хотел, чтобы ты узнала как можно скорее…

Я взмолилась о том, чтобы всего лишь нашли тело Элисы Монастерио, но раньше, чем услышала, я уже знала, что это не то.

«Это Вера, – подумала я с абсолютной, ужасающей уверенностью. – Он выбрал ее».

Вечером в среду Вера Бланко красила губы, стоя перед зеркалом в ванной, когда ей что-то послышалось.

– Стоп, – громко сказала она, и плеер, монотонно повторявший записанные ею же стихи из «Все хорошо, что хорошо кончается», выключился.

Она прислушалась. Ничего. Ей показалось, что она слышала звук открываемого замка. Может, кто-то из соседей. С тех пор как пропала Элиса, ее нервы были натянуты, как струны, и трепетали из-за ерунды. Вера вспомнила, что пару минут назад зазвонил телефон и она точно так же всполошилась. Взяв трубку и ничего не услышав, девушка подумала, что кто-то ошибся номером, но это не помешало ей почувствовать себя глупой психопаткой.

Она просто не может привыкнуть жить в этой квартире одна – вот в чем все дело.

Несмотря на это, она выглянула в открытую дверь ванной. Движение было нелепым, потому что ничего другого, кроме крошечной, как и все остальное в этой квартире, спальни, увидеть она не могла. На незастеленной кровати, в которой неделю назад она спала вместе с Элисой, были разбросаны детали ее костюма: чулки, экстравагантные перчатки, брюки стретч, прозрачные топы. Лампа на прикроватной тумбочке горела, дальше, в небольшой гостиной, тоже был включен свет. «Какая же ты все-таки идиотка!» – подумала девушка и покачала головой, чувствуя, как от стыда начинают гореть щеки. Она только что закончила читать статью Кёнига о том, как важно контролировать эмоции, чтобы свести к нулю зависимость от инстинктивного наслаждения при реализации маски Жертвы, и вот на тебе – при малейшем шуме она оказывается во власти тревоги. Реакция новобранца.

Со вздохом смирения перед своим позорным отсутствием опыта она снова принялась водить по губам темно-синей помадой. Ногти – зеленые, губы – синие: искусственность только добавляла шансов, что маска Жертвы у нее получится. На ней была майка до пупа – ярко-оранжевая, с переливами, и небесно-голубые легинсы, облегающие бедра. Оба цвета были результатом компьютерных вычислений – как наиболее подходящие для маски Жертвы. Сверху она надела курточку из искусственной кожи с многочисленными пряжками, чтобы уж Жертвоприношение прямо-таки било в глаза. Когда она склонялась к зеркалу, блики на ее топике заставляли жмуриться.

Это была ее собственная идея – дополнить костюм Жертвоприношения цветами и деталями костюма Жертвы, чтобы ансамбль в целом получился более призывным. Ольга Кампос одобрила эту затею, что стало поводом для гордости. Хотя для самой Веры это было естественно: она с детства любила соединять несочетаемые цвета и привлекать внимание экстравагантной одеждой. Дядя Хавьер, брат отца, у которого они вместе с Дианой, оставшись без родителей, и жили, даже прозвал ее цыганочкой – из-за страсти украшать себя всем, что только могла она отыскать в сундуках их с тетей старинного дома под Сарагосой. Дом был окружен прелестным садом, по которому Вера расхаживала в компании дядиного кота Фантомаса замечательно яркой тигровой масти, изображая принцессу, прибывшую с некой отдаленной планеты. Она задумалась, что же сталось с Фантомасом, и припомнила, что ее тетя – единственная из всей семьи, кто еще не отправился на кладбище, доживавшая свои дни в пансионате для престарелых, где они с Дианой навещали ее в Рождество, – говорила, что кот умер.

Вера закрыла рот и полюбовалась результатом своих усилий в зеркале. Затем взглянула на часы, инкрустированные в широкий, как кандалы, кожаный браслет: 9:22 – времени еще предостаточно. Она закончит с макияжем, наденет менее броскую одежду, чтобы, столкнувшись с соседями, не разрушить ненароком свою легенду, потом доедет до Цирка на метро, зайдет в туалет на станции, переоденется и там же оставит рюкзак со своей «нормальной» одеждой. Вера еще не решила, примет ли наркотик, перед тем как отправиться в обход своего «охотничьего участка». Ольга Кампос наркотики не запрещала, но и не рекомендовала, а вот Элиса обычно их принимала, когда…

Воспоминание о подруге на какой-то миг ее парализовало. Пальцы, все еще державшие губную помаду, задрожали. «Нет. Сейчас ты не можешь о ней думать. Держи эмоции под контролем».

Но Вера не могла об этом не думать. Как можно не думать о лучшей подруге? Ведь она жила вместе с ней, училась вместе с ней, наслаждалась вместе с ней. Однажды, два года назад, в тот незабываемый вечер, даже возила ее в свой дом в городке под Сарагосой, куда не звала больше никого. Это все равно как пригласить в свою душу, потому что именно этот городок, где они с Дианой жили у дяди с тетей, пока старшая сестра не была отобрана Виктором Женсом для обучения, и был ее домом, а вовсе не Мадрид. В Мадриде оставалось ее выжженное детство и жгучее желание отомстить – сначала за родителей, а теперь и за Элису.

«Этот козел заплатит за то, что сейчас делает с ней. Или уже сделал».

«Не думай об этом».

Она крутанулась перед зеркалом, поправляя маечку и придирчиво оглядывая линию пояса брюк на бедрах, а также проверяя, как смотрится в свете лампы белый живот с блестящим пирсингом на пупке.

Она уделает его, этого скота. Она поклялась себе. Он больше никогда и никому не причинит вреда.

Нужно положить на веки немного теней. Нашла коробочку с тенями и выбрала нужный тон – самый темный. Подумав немного, решила больше не включать плеер: она уже много раз прослушала эти фразы – достаточно, чтобы они были наготове, когда она станет разыгрывать свою маску. Идея записывать реплики из пьес, имевшие отношение к той маске, которую предстояло сыграть, принадлежала Элисе, и Вера хорошо помнила тот день, когда подруга сказала об этом и спросила ее мнение на этот счет. Элиса была сильной личностью, но, обращаясь к подруге, всегда ждала ее одобрения. Вере это очень нравилось, хотя она и сама знала, что причина в ее филии – филии Прошения. Но как бы то ни было, в отличие от сестры, Элиса всегда прислушивалась к мнению Веры.

Ее сестра. Ее вселенная. Ее личные небеса и ад. Иногда девушка думала, что вся жизнь ее вращается вокруг Дианы. И не важно, что она делает, – ей не удается сбежать от всепроникающего влияния сестры, к добру это или к худу. Почему Диана не понимает, что она, Вера, предана ей? Как она может не видеть, что Вера ее обожает? Именно поэтому, из-за этого слепого обожания, которое она испытывает по отношению к сестре, Вера на прошлой неделе и была готова убить ее, когда узнала, что Элиса пропала, а великая Диана, Диана Охотница, использовала свое влияние, чтобы вывести младшую сестру из игры. И хотя она и звонила Диане, чтобы извиниться, Господь знает, что в душе ее клокочет ярость.