– Я хочу жить с мужчиной, которого люблю, – сказала я, оцепенев. – И я назвала бы это не «перестать страдать», а «сменить наркотик». – На долю секунды я уловила какое-то изменение в выражении лица Валье, некий проблеск эмоции. – Что с тобой?

– Да ничего… – Он неловко улыбнулся и на сей раз действительно покраснел. – Ты уже говорила, что… что кого-то любишь… Я рад за тебя.

Повисло молчание.

– А ты? – решила я сменить тему. – Ты кого-нибудь любишь?

– Жена ушла от меня два года назад; она терпеть не могла, когда я анализировал ее за ужином.

Наши улыбки совпали во времени с фотографиями жертв Наблюдателя, которые я увидела на экране телевизора за спиной Валье. Сердце рванулось из груди – я подумала, что говорят либо о новом похищении, либо о найденном теле, но, кажется, это все же был репортаж, посвященный уже известным случаям.

– И вот я задаю себе вопрос: что же мешает тебе все это бросить?.. – произнес Валье. – Что заставляет тебя продолжать этим заниматься, если все твое существо отвергает то, что ты делаешь?..

– Да дело одно не закончено, – пробормотала я, и мне было до лампочки, что он почувствовал мою напряженность и обернулся, проследив за моим взглядом. Но тут репортаж закончился. Валье, как мне показалось, внезапно занервничал.

– Диана, оставь это – раз и навсегда…

Я не ответила. Он наклонился ко мне, и голос его зазвучал умоляюще:

– Ты ведь рассказывала, как тебя туда привлекли… Это ужасно… Разве для тебя это – «услаждать свой псином»? Ты была еще девочкой – всего двенадцать-тринадцать лет… И ты пережила страшную трагедию, которой кто-то воспользовался, чтобы превратить тебя… в кого? В некое подобие оружия? – Его губы изогнулись в презрительной ухмылке. – Их убить мало – тех, кто сотворил это с тобой, Диана. Позволь помочь тебе. Ты кое-что для меня значишь. Ты много для меня значишь…

И вдруг я оказываюсь уже не там, в ресторане, а в каком-то темном помещении, где лицо Валье – этот белый овал, успокаивающий взгляд за стеклами очков – служит единственным источником света.

– Знаешь, – сказала я, – я вспомнила вчера. То, что не могла вспомнить. То, что они сделали с нами – с мамой и папой, с сестрой и со мной. То, что они сделали мне.

«Окса, приведи девочек».

Мне казалось, что с каждым словом, которое выплывало в памяти, я все больше приближаюсь к тому свету, которым был Аристидес Марио Валье.

Я на четвереньках взобралась по лестнице и доползла до комнаты, где спала Вера. Как могла, растолкала ее и заставила залезть под кровать, но Окса нас сразу же нашла. Я попыталась отбиться, но она стала угрожать Вере, и я поняла, что смогу спасти сестру, только если буду слушаться. И я позволила себя увести. Оксана притащила нас вниз, в гостиную, и там они связали Веру и заткнули ей кляпом рот – точно так же, как и моим родителям. Но когда собрались связать и меня, этот… человек, которого я назвала «Человек-Лошадь», сказал, что ему пришло в голову кое-что поинтереснее. «Ты кажешься сильной, девочка», – заявил он. Он так называл меня – «девочка». «Поглядим, что ты из себя на самом деле представляешь». И приказал делать все, что они велят: «Ты будешь смеяться. Или кашлять. Или гавкать, как собака. Или поцелуешь меня в губы – меня или Оксу. Или спустишь трусики и будешь танцевать…» Если я не буду стараться играть хорошо, сказал он, они будут по очереди избивать моих родных…

Я помолчала. Слезы наворачивались на глаза, как и слова, – горячие, трудные.

– Я попыталась. Включилась в игру. Мне было двенадцать, и я подумала, что это единственное, чем я могу хоть как-то помочь родителям и Вере… «А сейчас ты будешь смеяться, девочка», – командовал мужчина, и, если я смеялась не так, как ему хотелось, он бил маму… Он заставил меня танцевать. Петь. «Видно, что ты притворяешься», – говорил он и бил Веру по голове. «Ты притворяешься. Сделай это еще раз». Когда у папы не выдержало сердце и он умер, мама, несмотря на повязку на лице, принялась визжать, биться в истерике. Мужчина приставил к ее горлу нож и сказал, что, если она не замолчит, он ее убьет. Я ее умоляла: «Мама, притворяйся, и ты тоже притворяйся, пожалуйста!» Но мама все кричала и кричала, и он перерезал ей горло… – После очередной паузы я сказала: – Сосед услышал шум и позвонил в полицию. Это нас спасло – Веру и меня… Этих троих через несколько дней арестовали. Думаю, они до сих пор в тюрьме, но не знаю точно. Меня это не волнует.

Я почувствовала руку на своей руке, и это прикосновение вернуло меня к реальности. Открыла глаза – а там опять скатерть, а на ней бокалы и тарелки. Валье смотрел прямо на меня, не переставая поглаживать мою руку. Я уже решила, что он станет утешать, но он снова меня удивил:

– Этот человек был прав. Притворялась ты очень плохо.

Мурашки побежали по всему телу, и я поняла, что именно это мне и нужно было услышать, именно этого я и ждала долгие годы.

– Ты никогда не хотела притворяться, Диана. Ты делаешь это в память о своих родителях и ради своей сестры, но актриса из тебя плохая. Театр – это не твое. И теперь я понимаю, чего ты хочешь от меня: чтобы я помог тебе перестать притворяться. Ты хочешь вновь обрести свою искренность.

Я опять заплакала, но на этот раз было уже легче. Десерт мы заказывать не стали.

Я ждала этого, и оно наконец случилось при выходе из ресторана, когда последний из официантов, поклонившись, распахнул перед нами створки стеклянных дверей. Ночь была холодной, моросил дождь. Марио Валье замешкался, надевая пиджак, и я почувствовала, что его глаза впервые дали себе роздых и взгляд его спустился к моей маечке, прильнувшей к голой, без бюстгальтера, груди (я решила выйти из дома, оставив на себе наряд для Экспозиции, его дополняли узенькие черные трусики и туфли на каблуке), задержался там на мгновение, а потом он вновь посмотрел мне в глаза. Увидев его зардевшееся лицо, я поняла, что не мой бюст вывел его из равновесия, а «наркотик» – воспоминание о том, как я спровоцировала накануне своими жестами.

– Мне очень хотелось бы увидеть тебя снова, – произнес он.

– Мне тоже, – призналась я. – Спасибо за… все.

Я потянулась к его щеке губами. Он с тем же намерением – поцеловать на прощание – наклонил голову, и наши губы случайно встретились. Смущенные, мы улыбнулись, но, взглянув друг на друга, стали целоваться. Каждый поцелуй казался новым, а последний вышел таким, будто наши губы еще не соприкасались.

И вдруг я подумала, что больше ни секунды не могу находиться рядом с ним.

Не могу позволить себе ни одной слабости. Все еще не могу – пока моя сестра в опасности.

Наблюдатель ждал: я должна оставаться актрисой.

– Мне пора, – сказала я, но Валье, подняв руку, остановил меня:

– Диана… Чем бы ты там сейчас ни занималась, прошу: береги себя, пожалуйста.

Я оставила Валье – встревоженного и довольного – махать рукой на прощание и пошла к автобусной остановке. К своему подъезду я подошла около одиннадцати ночи, но и в этот час по улицам все еще торопливо сновали люди. «Ты там? Ты меня чувствуешь?» Я огляделась вокруг и ввела код доступа. Дезактивировала сигнализацию своей квартиры, разделась, оставшись в трусах и туфлях, и принялась за Экспозицию. «Желай меня. Я притворюсь твоей. Приди ко мне. Я хочу обмануть тебя». Именно это порекомендовал мне Женс: «Признай, что ты – наживка, не бойся сказать это самой себе, не пытайся скрыть этот факт». Тем не менее, когда два часа спустя я закончила, вера моя улетучилась. Как можно при помощи этого привлечь его? Женс просто рехнулся.