– Спрячь, придурок! – цыкнул он, увидев краемглаза, что Шварц вертит в руках любимый револьверище. – Поможет он тебе,как мертвому припарки…

И что есть мочи, инстинктивно надавил на тормоз. Хотявремени и расстояния хватило бы, чтобы притормозить гораздо спокойнее – зеленый«Уазик», старомодный фургончик, стоявший поперек дороги и полностью ееперекрывавший, был еще метрах в двухстах. Все, приехали…

Сзади надвигался «Газон» (ехавший, впрочем, не особеннобыстро). Смолин тронул машину и поехал, не превышая двадцатки. В «Уазике»никого не было, но вот по обеим сторонам машины недвусмысленно высовывалисьружейные стволы. Грамотная оказалась засада…

– В тайгу дернем? – предложил Шварц.

– Поздно, – сказал Смолин, – перестреляютнахрен… Ладно, постараемся не иметь бледный вид…

Он сбросил газ, притормозил уже аккуратно, плавно метрах впятнадцати от преграды. Примерно на таком же расстоянии остановился сзади и«шестьдесят шестой». Никто оттуда не вылез – а те, кто прятался за «уазиком»,так там и остались.

Выключив зажигание, откинувшись на спинку кресла, Смолинзакурил, держа сигарету самую чуточку трясущимися пальцами – нет, все впорядке, это были отголоски того, что произошло в деревне, только-то и всего…

– Господа хорошие! – рявкнул со стороны грузовикабасовитый голос, смутно знакомый, пожалуй. – Вышли б из самохода! Еслиесть при себе что огнестрельное – выбросьте сначала, а то шутить не будем,дырок наделаем.

Смолин аккуратно докурил до фильтра, щелчком отправил окурокв окно и сказал:

– Ну что, пошли потрепемся?

– Думаешь, будет разговор?

– Чадушко… – покривился Смолин, – хотели бы,давно бы хлопнули, у них толковище на уме…

– Если что, я начну карусель?

Чуть подумав, Смолин сказал:

– Только по моей команде… или ясно будет, что пришелкирдык…

Особенного испуга Смолин в Шварце тоже не заметил – те жеотголосочки недавнего, и только. Ну, побарахтаемся…

Он первым спрыгнул на землю, захлопнул дверцу, отошел напару шагов от машины. Подумал и присел на здоровенный валун, нагретый солнцем.К нему присоединился Шварц, уже в своих терминаторских темных очках.

Распахнулась дверца «шестьдесят шестого» со стороныпассажирского сиденья – и на дорогу спрыгнул здоровенный такой хрен, кряжистый,неторопливый, широкоплечий.

Леший шагал к ним степенно, внушительно, издалиприветственно осклабясь. В руках у него Смолин не заметил никакого оружия – онои ни к чему, если те, за «уазиком», в полной боевой готовности да и шофернаверняка при дуре…

– Кого я вижу! – сказал Смолин ничуть незадиристо, почти что дружелюбно.

– А уж я-то… – ухмыльнулся Леший, останавливаясь увалуна, – смотрю это я в оптику на деревню, приглядываюсь, что за туристыприпожаловали – и нате вам с кисточкой! Это ж Вася, яврей шантарский, а с ним,вот чудеса, ну вылитый Негрошварцер… А где ж ваша приятственная подруга, мусьюГринберг… или как там ваша последняя фамилия?

– Далеко, – кратко ответил Смолин.

– Дядя Вася, яврей шантарский… он же – убедительноепривидение дохлого чекиста… Значит, вот про что бабуля проговорилась, проКасьяновку? – он хохотнул, глядя на Смолина совершенно неулыбчивымиглазами. – Вася, а это и впрямь Терминатор будет? Ух, похож… Вы, молодыелюди, убедительно вас прошу, не вздумайте глупить – вон там, за машиной,Пашенька с Петенькой, и у каждого ружжо наизготовку, да и водила у меня вАфгане приучился живых людишек стрелять без зазрения совести…

– Учтем, – сказал Смолин. – А Маича Петровичгде?

– Ну, ты циник, дядя Вася, – покрутил головойЛеший. – Сам же прикладом засветил ему по карточке без всякого сочувствияк представителю малого вымирающего народа, в Красной книге во-от такими буквамипрописанного… Лежит Маича Петрович, всю рожу раздуло до полного страхолюдия,водкой, бедолага, лечится со всем усердием да песни свои басурманские накошачий манер воет… Ты ему лучше не попадайся, а то пристрелить обещал, есливстренет… Значит, в Касьяновку приехали. Золотишко поднимать… С миноискателем,ага. У меня там, – он небрежно мазнул в сторону грузовика, – лежит нехуже. Мы ж не папуасы какие, технику понимаем…

Смолин встал и зажег очередную сигарету. Он не так уж ихотел курить, просто во время тяжелого разговора зажженная сигарета можетоказаться весьма полезной – ее и в глаз оппоненту ткнуть можно, и в ноздрюзасадить…

– Да дело совсем не в золоте… – начал он. –Мало ли других…

– Дядя Вася, – проникновенно сказал Леший, –ты, точно, не еврей. Еврею положено быть хитроумным, а ты чего-то подустал… Какпо-твоему, отчего мы именно в Касьяновке объявились? Не приходит в умну голову?Да твоей же наукой воспользовались, головастый ты наш. Выждали, когда хохлаточнехонько в деревне не будет, послали Пашеньку к бабусе. Привидение изПашеньки было хоть куда: при гимнастерочке и галифе, рожа мелом намазана, зубыизнутри светятся – это мы ему в рот кусок пластмассы запихали, помнишь, былитакие поделки в большой моде лет тридцать назад? За день свету наберет, а ночьюсветится, зелено так, призрачно, жутко… И стал Пашенька у бабки выспрашивать,куда его товарищ делся, тот, что приходил давеча. Мол, остальным за ним идтинадо согласно воинской дисциплине. Ну, бабка, зубами стуча, Пашеньку вКасьяновку и наладила… Так-то вот.

– Неплохо, – сказал Смолин с искреннимуважением. – Изящно… Рисковали ведь. Лихобаб, сдается мне, слов на ветерне бросает, застал бы в деревне, перещелкал бы к чертовой матери.

– Уж это точно, – кивнул Леший. – Ну, а чтобыло делать, Вася? При таком количестве золота? Это золото, чтоб ты знал, годас пятьдесят девятого еще мой отец искал с родным братом, отцом Петеньки сПашенькой… Не нашли, так и померли. Но нас кладом заразили на всю оставшуюсяжизнь… И уж теперь, когда мы на точное место вышли… – глаза у негосверкнули по-волчьи: – любую глотку порву…

– Из чего по нам били? – спросил Смолин спокойно,прикуривая очередную сигарету от окурка.

– Да ничего выпендрежного. Мосинская снайперскаяобразца тридцать первого года. При надлежащем уходе вещь чуть ли не вечная. Надва километра бьет. От дядьки осталась – любил покойничек хорошее оружие, ценили собирал. Ладно, Вася, это дело десятое… Давай-ка за жизнь потолкуем, –он оглянулся через плечо: – Хороший у тебя парнишечка, дисциплинированный, вразговор старших не встревает, не дергается, сидит и на ус мотает. Ладно, пустьмотает… Короче, Вася, сейчас я вас не трону. Сядете и поедете, куда хотите. Ноесли я еще раз в этих местах увижу тебя… или ты кого пошлешь… – он смотрелтак, что мурашки сами на загривке взялись неведомо откуда. – Помиратьпридется тяжело. Поджилки перережу и брошу в тайге, в таком веселом месте,откуда и здоровый дороги не найдет… Или за ноги на дереве подвешу в медвежьихместах. Или выдумаю чего-нибудь еще хуже… Я, Васенька, не шучу. Вся моя жизнь вэтом золоте, а уж когда оно вполне конкретно замаячило… Уловил, грешный?