– Ну, – сказал Смолин. – Было дело.

Только тут он начал вспоминать кое-какие мелочи быта… Ну да,конечно, вот где собака зарыта… Отчего-то прежде всего ему стало смешно, и онухмыльнулся – широко, открыто.

Совершенно испортились нравы, никакого уважения к старшим.Этак, чего доброго, завтра на улице шпанцы подойдут и, поплевывая сквозь зубы,предъявят: «Дядька, мелочь есть? А ты попрыгай!»

Один из грозных бойцов – что, в принципе, было вполнепредсказуемо и ожидаемо – обиженно оскалился в попытках придать себе невероятногрозный вид и заорал:

– Ну че ты лыбишься, че лыбишься? Тебя люди про делоспрашивают!

Через его плечо Смолин глянул на дверь. В квартире с раннегоутра работал Шварц, но из-за солидной обивки ничего из происходящего наплощадке наверняка не слышал. Но это нисколько не напрягало, и сами эти туземцыСмолина не напрягали – в руках у них нет ничего подручного, к тому же у всейтроицы классический вид деревенских увальней (есть некая неизгладимая печать),так что справляться будем в одиночку…

– Короче, – сказал Смолин, подбрасывая на ладониувесистую связку ключей от своей новой недвижимости, – что вы так на менявызверились, чадушки? Что я кому плохого сделал?

– Ты дурачком не прикидывайся, дядя, – обиженно изло произнес Дюков. – Сам прекрасно сечешь ситуацию. Я теперь из-за тебя…не поймешь и где. Весь дом мой, кроме твоей хаты… И ты уж лучше добром скажи, вкакие игры играешь, чтоб я знал… Имею право.

– Да какие там игры… – махнул рукой Смолин.

– Какие?! А кто Витьку заплатил сотку? Сотку! Скажешь,ничего не крутишь?

«Ну вот, – отметил Смолин, – прознали уже». Именноэта сумма – настоящая, вся целиком – была внесена в документы по настоятельномутребованию Профессора, иначе ни на что не соглашавшегося. Как ни уламывал его Смолинпоступить так, как поступают все разумные люди, показать мизер, Профессор стоялнасмерть. Вероятнее всего, в приливе алкогольной подозрительности всерьезопасался, что его кинут, этот самый мизер в руки и сунут. В конце концов,Смолин махнул рукой и уступил: не ему платить налог с сотки.

Вообще-то был самый простой и бесхитростный выход изситуации: поговорить с этим долбаным «генеральным» по-человечески и заверить,что домишко свой он вскоре получит целиком. Но что-то настроение было неважное,и не хотелось оправдываться перед дурными малолетками…

– Да ничего я не кручу, – сказал он безмятежно,успев к тому времени просчитать несколько возможных раскладов. – Купил икупил, место приглянулось…

– А в рыло? – полюбопытствовал один из статистов.

– А у рыла хозяин есть, – сказал Смолин,щурясь. – Чего ж вы, ребятки, какого-нибудь местного авторитета неподогнали? Ферапонта Сутулого или Еремея Гнутого? Должны ж тут у вас бытьэтакие авторитеты…

– Я те щас без авторитета… – грозно пообещалвторой статист.

– Уписаться можно со страху, – ответствовалСмолин.

Тактика себя оправдывала – ребятки начинали закипать, чтотвой чайник, а подобное состояние души сплошь и рядом ведет к проигрышу,особенно если имеешь дело с человеком, кое-что в этой жизни повидавшим и знающим,с какого конца редьку есть…

Забава, правда, начинала Смолину поднадоедать – у негохватало более серьезных дел.

– Вот что, орелики, – сказал он вяло, –валите отсюда и не капайте на мозги. Будет что-то интересное для вас, я вамнепременно сообщу…

«Сейчас взорвутся, – констатировал он холодно, все ещебаюкая на ладони ключи. Не могут не взорваться, щенки провинциальные…»

И точно, оба обормота, кипя и фыркая, двинулись на него,пытаясь сграбастать за ворот.

А ля гер, ком а ля гер… Неуловимым движением Смолин отпрянулот правого, швырнул связку ключей в лицо левому и, когда тот предсказуемоотскочил, инстинктивно прикрыв лицо, без замаха саданул его носком туфли подколено, моментально добавил по кадыку, рубанул ладонями по ушам. Не теряя нисекунды, качнулся вправо, наступил со всей силы противнику на ногу и двинуллоктем по роже, вслед за чем снял ногу. Парняга улетел к стене, в каковую спревеликим шумом и впечатался спиной и затылком. Поморщившись от деревянногостука, сопровождавшего соприкосновение дурной башки со стенкой, Смолин оценилситуацию. Все было моментально кончено в лучших традициях жестокой зоновскойдраки. Один лежал у стены, второй сидел на корточках, зажимая уши и издаваягорестные стоны, оба пытались осознать, что же с ними такое произошло. Что доглаваря, мсье Дюкова, то он, разинув рот и бледнея лицом, тихонько отступал кстене, в каковую и уперся лопатками. Все было в совершеннейшем порядке.

– Вот так оно и бывает, дитятко, – наставительносказал ему Смолин, медленно надвигаясь. – Тебе жить-то, поди, охота?

Дверь квартиры шумно распахнулась, и на пороге монументальновозник Шварц. Он был великолепен и устрашающ – и отнюдь не столько с точкизрения перепуганных битых провинциалов. Шварц являл собою неплохое подобиеТерминатора в его классическом варианте: черная кожаная курточка, белаяфутболка, темные очки – ну, и рожа соответствующая, и стрижка ежиком, и общеетелосложение. За пояс у него был заткнут любимый «Айсберг», у которого Шварцдавным-давно отвинтил и выкинул щечки рукоятки из вульгарного черного пластика,а на их место, потратив немаленькие деньги, присобачил костяные, с выжженным ираскрашенным в три краски узором, где присутствовал едва ли не полныйбайкерско-рокерский набор: обвитый колючей проволокой череп, летучие мыши ипрочая фигня. Судя по исказившемуся лицу Дюкова, смотрелся Шварц весьмаколоритно…

Перекатывая во рту спичку с большой красной головкой, Шварцбезмятежно спросил:

– Шеф, мочить будем или просто опидарасим?

По лестнице словно молния прошлась – это с неожиданнойбыстротой вскочил тот, что треснулся затылком о стену. И рванул вниз поступенькам так, что во всем доме загрохотало. Секундой позже его примерупоследовал второй – он хромал на бегу, все еще подвывая, но поспешал так,словно Шварц собирался выполнить обе части плана одновременно.

На площадке из агрессоров остался один только Дюков, явнособиравшийся последовать за корешками, но Смолин, уловив его порыв, короткимударом по ребрам отбросил к стене. Подошел вплотную, похлопал по плечу исочувственно сказал:

– Ферштейн, ферштейн… Тяжелое это дело – современныйбизнес, а, Ванюша?

– Степан… – пробормотал Дюков.

– Да ладно тебе, – сказал Смолин небрежно. –Ну какой ты, к лешему, Степан? Классический Иван-крестьянский-сын… Ванюша… Таконо тебе больше подходит.

– Шеф, – Шварцу надоело торчать фигурой «безречей» (как писали давным-давно в театральных программках), – можно, я егоногами попинаю?

– Ну к чему этот садизм? – поморщилсяСмолин. – Ванюше больно будет…