Она жива. Маркус почувствовал невероятное облегчение. С момента исчезновения Мэгги он казался самому себе Атласом, приговоренным к тому, чтобы держать на своих плечах небесный свод. Теперь же это бремя стало немного легче. Она все еще находилась в опасности, в руках умалишенного, но живая. У него все еще был шанс спасти ее.

— Отпусти девушку, Акерман. Все, что происходит, это между тобой и мной.

Акерман ответил несколькими выстрелами, загнав его назад в помещение бывшей классной комнаты.

— Ты совершенно прав, — сказал он. — Она между тобой и мной.

Маркус слышал, как голос убийцы, пока он говорил, постепенно удалялся — совсем как в его сне, когда Мэгги уносило от него в темные воды. Он понимал, что если позволит Акерману уйти с ней, она наверняка погибнет. Их надо было остановить здесь и сейчас. Он выскочил в коридор с пистолетом наизготовку, но их уже не было видно. Маркус в отчаянии оглядывался, продвигаясь вперед.

Где они могут быть? Что, если Акерман все заранее спланировал и предусмотрел тайный путь к отступлению? Что, если он потерял их?

Он распахнул дверь первой комнаты в другом конце коридора и выставил пистолет перед собой. Бледные отсветы, напоминающие костлявые пальцы, пробегали по потолку с каждой вспышкой молнии. Комната была уставлена пустыми партами, а на доске все еще оставались следы мела. Маркус почувствовал себя так, словно оказался в школе города призраков, и после каждого удара молнии ожидал увидеть за партами полупрозрачных детей-привидений. Но он не видел ни приведений, ни каких-либо признаков присутствия Акермана и Мэгги.

Маркус направился к следующей комнате. С каждой секундой его отчаяние и тревога нарастали, но он не мог просто так броситься за ними и угодить в ловушку, скорее всего расставленную Акерманом. Если он погибнет, то Мэгги умрет вместе с ним.

Когда он открыл дверь следующей классной комнаты, холодный ветер обжег ему лицо. Сквозняк, пронизавший комнату, создавало открытое окно, которое выходило на пожарную лестницу. Мир за окном имел странное свечение, и создавалось впечатление, что шаг туда стал бы шагом в другое измерение. Но ему уже было неважно, в каком измерении находиться. Он дойдет за ней до края вселенной и вернется оттуда, если в этом возникнет необходимость.

Через окно до него донесся крик Мэгги.

Маркус стоял в проеме окна, и дождь хлестал его, словно невидимая сверхъестественная сила, желавшая, чтобы он повернул назад. Однако он знал, что не сможет обратиться в бегство. Он не бегал от опасности. Не отступал назад. Никогда.

Он не видел, чтобы кто-нибудь удалялся от здания школы, да и последняя секция лестницы, ведущей к земле, была поднята. Значит, они могли двигаться только вверх. Маркус медленно выбрался на лестницу. Название «пожарный выход» в тот момент показалось ему даже забавным, учитывая, что он скорее прыгал в огонь, нежели спасался от него.

Он посмотрел вверх и увидел на самой верхней площадке две темные фигуры. Они не двигались. Они выжидали. У Маркуса скрутило желудок. Акерман что-то задумал. Он стал подниматься по металлическим перекладинам навстречу любому безумию, какое могло его поджидать.

Акерман стоял, прислонившись спиной к ограждению и по-прежнему используя Мэгги как живой щит. Маркус не видел никакой возможности выстрелить так, чтобы наверняка попасть в цель. Но даже если бы у него появился такой шанс, убийца, падая, увлек бы за собой девушку.

Он был уже совсем близко от них, когда Акерман сказал:

— Все, дальше не двигайся.

Маркус остановился, держа пистолет направленным на убийцу. Они с Мэгги встретились взглядами. Ее глаза, обычно излучавшие тепло, теперь были наполнены страхом.

— Все будет хорошо, — произнес он, обращаясь только к ней.

— Ты веришь в судьбу, Маркус?

Он перевел взгляд на убийцу и заговорил, осторожно подбирая слова:

— Я верю, что мы сейчас здесь не без причины… Верю, что наши жизни что-то значат.

— Значение, смысл. Это подводит черту подо всем, верно? Это то, что ищут все, от священника до серийного убийцы. Смысл жизни. Я даже не знал, что на самом деле ищу его, пока он сам не нашел мня… Пока на меня не снизошло озарение.

— Какое озарение? — спросил Маркус, подыгрывая ему и дожидаясь подходящей возможности.

— Понимание смысла моей жизни. Цели моего существования. Видишь ли… Я — это темнота.

Маркус не знал, что Акерман имеет в виду, и не хотел знать. Старание уяснить философию сумасшедшего иногда может привести к потере какой-то части собственного разума. Это он испытал на себе.

— Я злодей. Черная половина. Или, говоря простыми словами, плохой человек. Мне было свыше предназначено стать тем, кто я есть. Не будь на свете зла, как бы вы поняли, что есть добро? Без темноты как бы вы постигли свет? Без злодея не бывает героя. И когда я встретил тебя, я понял: вот мое предназначение. — Акерман говорил, и его глаза сверкали страстью. — Для появления некоторых героев необходим пожар или стихийное бедствие, но существую я и другие, подобные мне, кто заставляет самых обычных людей осознать, что они способны на настоящие подвиги, на проявление отчаянной смелости и мужества. Мое назначение состоит в том, чтобы ты осознал свое. Мы с тобой две стороны одной монеты. Так что пойми, Маркус, что я темнота… А ты — свет.

Маркусу очень не хотелось это признавать, но по крайней мере часть сказанного Акерманом действительно была правдой. Без злодеев герой остается простым человеком, ничем не выделяющимся среди других людей. То, как мы реагируем на злодейство, делает или не делает нас героями. Его способности всегда внушали ему страх, но, может, они были даны ему с определенной целью? Может, у него и правда есть предназначение?

— Если ты все понял, почему бы тебе не сказать мне, чем все это закончится?

Акерман ухмыльнулся.

— Ты, конечно же, меня убьешь. В конце концов, ты же у нас герой.

— Это жизнь, а не кино. Добро не обязательно побеждает зло. Никто не уедет верхом в направлении заката, да и вообще счастливый конец бывает крайне редко.

— Как видно, ты не слишком верующий человек. Светом можно вытеснить тьму, но темнота никак не может погасить свет. В результате добро всегда побеждает зло.

— Если это так, то ситуация складывается не слишком благоприятно для тебя. Я слышал, в аду достаточно тепло даже в это время года.

Последовала короткая пауза.

— Ты не веришь, что каждому может быть даровано прощение?

Вопрос застал Маркуса врасплох. Он часто думал об этом. Немного помолчав, он ответил:

— Ты не получишь прощения от меня или от тех людей, которым причинил боль и горе. Но… Мне все же хочется думать, что Бог мудрее и милосерднее, чем любой из нас. Так что… может быть. Я не знаю.