Видение, бесспорно, давало почву для раздумий, и Коллективный Разум наконец-то решился открыть своему слуге, с кем ему довелось столкнуться в родном городе. Аугуст узнал тайну затворника, хоть и многого из увиденного откровенно не понимал. К примеру, что сталось с эльфийскими учеными и почему бывший их пленником колдун собирается бороться не со своими мучителями, а с морронами. Сон ответил только на один вопрос, но это была лишь жалкая кость, ради издевки брошенная оголодавшей собаке. Ответ породил множество новых вопросов, разбираться с которыми было, однако, не время и не место. Штелер был заперт в темнице, не помнил, как в нее попал, но что более всего поразило моррона, на его перепачканном грязью и зеленью теле не было даже жалкого лоскута одежды. Он был гол как сокол и, кроме стыда, испытывал еще и физический дискомфорт. Каменный пол, на котором он восседал, не был ни теплым, ни сухим, а так ведь недолго и заработать болячку, которой весьма боятся мужчины.

Барон вдруг с ужасом и великим стыдом осознал, что пребывает в полнейшей растерянности. Единственное, что он мог сделать и тут же сделал, так это поднялся на ноги и заходил взад-вперед по темнице, растирая ледяные ягодицы ладонями. Наверняка зрелище было комичным, но только вот зрителей, к большой радости пленника, не наблюдалось.

Нарезая по комнате круги и стараясь не ступить босыми ногами в лужу, Штелер попытался собраться с мыслями и прежде всего понять, кто же его тюремщики. На ум приходили лишь два варианта. Его пленил колдун, перехватив при попытке проникнуть в дом вельможи с филанийским именем, и тогда получалось, что стражи-деревья ожили благодаря его чарам или граф Норвес сам знатно разбирался в колдовстве. Хоть первое предположение и казалось наиболее логичным, но в нем было два существенных «но». Штелер не мог понять, почему затворник не похитил его еще до проникновения в парк, да и зачем было охотиться за тем, кого сам же и отпустил на свободу? С другой же стороны, на первый взгляд абсурдная мысль, что именитый и влиятельный вельможа опустился до богомерзкого колдовства, занятия унизительного для аристократа и не соответствующего его положению, все крепла и крепла в сознании барона. Выходцу из Филании, пусть даже в пятом-шестом колене, было крайне трудно влиться в среду герканской знати, хотя он и был родовит и богат. Герканцы всегда презирали соседей из западных земель, а теперь же, когда королевства находились в состоянии очень близком к войне, филанийского вельможу не пустили бы на порог приличного дома. Однако графу Норвесу жилось в Вендерфорте довольно вольготно. Сам герцог был с ним на короткой ноге и позволил выстроить посреди города целое поместье, дерзкий сынок Норвеса творил что хотел, а весьма придирчивые в вопросах веры священники решились хранить отобранные у чернокнижников трофеи не где-нибудь, а именно в подвалах дома родовитого иноверца. Пусть даже сам граф и исповедовал Единую Веру, но его филанийские предки были индорианцами, а этого, с точки зрения святых отцов, уже вполне достаточно, чтобы смотреть на вельможу с подозрением. Вопрос, как графу Норвесу удалось так быстро завоевать положение в обществе, не давал моррону покоя и в конце концов привел к заключению, что без колдовства тут не обошлось и, следовательно, его темница находится в подвалах графского дома. С одной стороны, это было хорошо, ведь тогда коммуникационная сфера где-то совсем рядом, возможно в соседней комнате, но, с другой стороны, узнику стоило ожидать самой жестокой расправы. Граф Норвес не простил бы ему ни унизительного уродства своего сына, ни расстройства свадьбы своего нерадивого отпрыска и уж тем более отомстил бы за похищение из своего дома баронессы ванг Банберг, нанесшее сокрушительный урон его наверняка не такой уж и безупречной репутации.

Одним словом, положение было плачевным. Бежать не представлялось возможным. Аугусту оставалось лишь надеяться, что при допросе, на который его рано или поздно поведут, будет присутствовать кто-нибудь из слуг герцога. Тогда он сможет назваться собственным именем, и это непременно приведет к столкновению интересов правителя Вендерфорта и пригретого им вельможи-колдуна. Герцог ни за что не отказался бы от награды за поимку опасного заговорщика, мятежного барона ванг Штелера. Тогда бы слуги герцога вырвали его из рук врага и посадили в обычную тюрьму, пусть даже под самым усиленным надзором. Оттуда он смог бы бежать еще до того, как за ним прибудет конвой из Мальфорна; бежать, покинуть город и тут же направиться к филанийской границе, скорее достигнуть Альмиры и рассказать Гентару с Фламером обо всем. Штелер уже корил себя, что пошел по легкому пути и, позарившись на коммуникационную сферу, так глупо угодил в западню.

Внезапно снаружи донеслись шаги: сначала едва различимые, а затем все громче и громче. Как ни странно, пришедший за ним, а может, и за кем-то еще тюремщик был один. Зловещая поступь стихла где-то совсем близко, скорее всего, перед его дверью. Аугуст не только замер на месте, но и затаил дыхание, в голове судорожно забилась надежда на побег. С одним-двумя охранниками он сумеет справиться даже голыми руками, на это моррон и рассчитывал, притаившись сбоку от двери. Как только тюремщик войдет, барон на него набросится и задушит еще до того, как беспечный недотепа обнажит оружие.

Снаружи призывно зазвенела связка ключей, затем заскрежетал металл в замочной скважине, и наконец-то заскрипел тугой, видимо давно не смазываемый засов. Дверь дернулась, слегка приоткрылась. Аугуст приготовился для броска, но охранник, то ли нутром почувствовав опасность, то ли просто неожиданно повредившись в уме, так и не вошел. По тюремному коридору вновь загрохотали кованые каблуки, а затем наступила тишина, как ни странно напугавшая моррона. Реальная жизнь все больше и больше походила на только что виденный сон. Кто-то открыл дверь, кто-то выпускает его на свободу, и опешившему моррону оставалось только догадываться, с какой целью.

Похвально, когда палач жалеет жертву, а тюремщик радеет о здоровье узников. Штелер открыл дверь и тут же чуть не споткнулся о собственные сапоги, заботливо выставленные у порога. Неизвестный освободитель, которого барон, конечно же, уже не увидел, положил на каменный пол перед дверью темницы еще одну важную часть конфискованного гардероба, а именно штаны, хоть и запачканные зеленью и все от пояса до колен в мелких крошках древесной коры – следах столкновения с многорукими стражами, – но зато очень теплые. Такая забота была как нельзя кстати. Поспешно облачающийся барон мысленно поблагодарил таинственного доброжелателя, но в то же время и пожурил его за то, что тот поленился или не догадался заодно уж прихватить плащ, камзол и ремень с перевязью, которые явно хранились там же, где и возвращенные трофеи.

Коридор узилища был темен и пуст, а со стороны винтовой лестницы, ведущей наверх, не доносилось ни звука, кроме мерного потрескивания едва горевшего факела. Определенно, у графа Норвеса водилось немало врагов, по крайней мере, в его домашней темнице было с дюжину камер. Все дубовые двери были заперты на крепкие засовы, но, к счастью, решетка, преграждавшая путь к лестнице, была не только открыта, но и распахнута настежь, как будто моррона весьма деликатно и уважительно приглашали прошествовать наверх и вернуть себе свободу. Такое радушие не могло не насторожить, но Аугусту не оставалось ничего другого, как только принять странное предложение. Все-таки не веря в искренность намерений таинственного благодетеля, барон осторожно прокрался к лестнице, ожидая какого-либо каверзного подвоха. В любой миг на него мог обрушиться потолок или под ногами открыться потайной люк. Не исключал барон и возможности, что вот-вот распахнется одна из дверей и ему предстоит новая схватка или с одетым в древние латы симбиотом, или с огромным намбусийским львом, или с кем-то еще, клыкастым, зубастым и чрезвычайно голодным. Тюремщики во все времена питали слабость к кровавым развлечениям, в особенности если пленника следовало умертвить жестоким и мучительным способом. У графа Норвеса накопился к нему большой счет, однако наверняка имелась и потребность в допросе. Это немного успокоило Аугуста, но не настолько, чтобы он перестал всматриваться в темные углы плохо освещенного помещения и прислушиваться к каждому шороху. За время, пока он спал, ситуация могла измениться, баронесса чудесным образом найтись и, следовательно, необходимость в допросе с пристрастием отпасть.