– Привет… – наклоняюсь, целуя медленно ее в шею.

Сажусь напротив. Стягиваю с нее темные очки.

– Привет, моя преданная, чистая, самая лучшая на свете жена.

Внимательно смотрю за ее реакцией.

Щеки вспыхивают.

Тяну ее руку к себе, целую пальчики. Колечко на месте…

– Да, Сонечка? – не отвожу глаз. – Спасибо тебе… Что ты у меня такая безупречная… И что дала мне семью, веру в женщину и счастье.

– Зак… ты что – пьяный?…

* * *

Сегодня я рано. Еще нет и шести. Все равно невозможно полноценно работать, когда не уверен, что в тылу все в порядке.

– Сонь?..

В моих руках букет цветов.

Заглядываю сначала в детскую, там возня. Тимофей строит домики для Катюшки. Они заигрались и не видят меня.

И я наблюдаю… Мне страшно потерять это теплое ощущение счастья моих детей. И мне почему-то чувствуется, что оно под угрозой. Да и своего теплого счастья потерять мне страшно не меньше!!

Со вчерашнего дня моя грудная клетка словно сведена спазмом.

Иду в гостиную. Софья, свернувшись под пледом на кресле и закрыв глаза, слушает в наушниках музыку.

И мне почему-то невыносимо и невозможно подарить ей этот букет сейчас. Оставляю его в пороге на танкетке.

Присаживаюсь недалеко от нее на диван, достаю телефон.

– Татьяна, скинь мне, пожалуйста, график работы за прошлый месяц, я переведу деньги.

У нее почасовая оплата.

– А Соня уже рассчиталась со мной.

– Да?… – всё интереснее и интереснее. – Всё равно скинь, будь любезна.

Смотрю на график. На прошлой недели три раза по вечерам и на этой уже два. И я ничего об этом не знаю. Не то, чтобы я особенно интересовался когда-то…

Тонкие пальчики Софьи двигаются, повторяя неслышный мне музыкальный узор.

Мне хочется встряхнуть ее пожестче.

А за что? За эти систематические отлучения из дома? Так не пленница же…

Или за то, что я ничего о них не знаю. Так, не интересовался же…

За что?

А просто так! Просто потому, что мне так неуверенно, жгуче и больно. Да.

От этой внутренней пены сводит челюсти. И хочется зашвырнуть телефоном в стену. Я сжимаю его, закрывая глаза…

Все же просто. Все очень просто. Надо сейчас подойти, обнять… сказать, что люблю, что она самая у меня чудесная, самая родная… И что она всё для меня! И что я беспокоюсь. И всё! ВСЁ!!! Тут же она расскажет обо всем, о чем попрошу. Это же ясно, как день!

Но, нет, бл*ть… Не могу! Так я могу только пьяный в дрова.

Дотягиваюсь до проводка наушника и тяну его.

Вздрагивает.

– Добрый вечер, жена.

И голос у меня действительно недоброжелательный и какой-то скрипучий.

Молчит, внимательно и насторожено за мной наблюдая.

– Или не добрый?

– Почему?.. – растеряно.

– Я пришел раньше. Помешал твоим планам?

– Хорошо, что пришел, – осторожно. – Кушать хочешь?

– Нет аппетита.

Обнимает себя за плечи руками, откладывая в сторону телефон.

– Ты если что-то мне хочешь сказать Захар…

– А ты?

– А я – нет.

Встает с кресла, уходит на кухню. Иду следом.

Нервно что-то режет на разделочной доске. Спаржа, тофу…

– Папа! – заглядывает Тимоха.

Катюшка с писком прижимается к ногам. Поднимаю на руки.

Софья съедает с доски кусочек тофу.

– Ужинать будете?

Киваю.

Разливает по тарелкам грибной суп. Еще что-то заманчиво пахнущее…

Забирает дочку у меня с коленей, усаживает на детский стульчик. Я смотрю на каждое ее движение как когда-то давно. Словно вижу в первый раз. Изящно, пластично… Это не приносит мне сейчас удовольствия, скорее наоборот, мне становится еще тяжелее внутри.

Красивая какая… Уверенней стала… Смелее…

За стол с нами не садится.

– Приятного аппетита, – в ответ разногласое «спасибо».

Подхватывает с тарелки еще один кусочек тофу.

– Катюша… – стелет ей на коленки салфеточку. – Аккуратно, ладно?

Уходит из кухни.

– Соня!

– Что? – заглядывает.

– Сядь с нами.

– Нет, спасибо.

Уходит.

– А мама что – покушала уже?

Тимоха отрицательно крутит головой.

– Мама уже несколько дней не кушает с нами.

– В каком смысле.

Пожимает плечами.

– Сказала, ей пока нельзя.

Что за бред?…

Катя тянет из моих рук кусок хлеба. Отдаю…

– Еще… – требовательно тянет следующий. – Папа…

Опять отдаю.

– Папа, еще!

Возле чашки пирамидка из хлеба.

– Нельзя баловаться с едой, – разбирает пирамидку Тимка.

– Можно! – шлепает ложка по жидкости в чашке.

Брызги летят мне на рубашку.

– Кать! – рявкаю я. – Хватит!!

Неожиданно агрессивно. Катюшка замирает. Губы начинают дрожать.

А, черт…

– Мамочка… – начинает рыдать дочь. – Мама…

Растерянно смотрю на застывшего Тимку и рыдающую Катюшку.

Соня залетает на кухню, с осуждением глядя на меня. Молча подхватывает ее на руки.

– Нервы лечи, Волков.

– Мааа-мочка…

Уносит.

– Пап, ты чего?

Отодвигаю от себя чашку. Взъерошиваю молча сыну волосы и ухожу на балкон. Сигарета…

Надо пойти и успокоить дочку. Но я не могу.

Это всё Софья виновата!

Бред?

Но я чувствую именно так.

На столе стынет ужин. И никого. Тимка сбежал к девочкам…

Почему-то хочется тоже попробовать этот тофу. Никогда его не любил. Беру кусочек с чашки, съедаю. Абсолютно пресная редкостная дрянь. С усилием проглатываю.

В моей семье происходит что-то, о чем я не в курсе. По-моему это «нечестно».

Делаю несколько вдохов поглубже.

Волк, тебе уже сорок. Включи адекват. Задай ей два вопроса. Два простых вопроса!