– Но ты не объяснила ключевую часть. – Гиперия скривила губу, обнажив мелкие белые зубы. – Почему ты должна быть императрицей?

– Я имею в виду, почему я должна? – проворчала Веспир.

Эмилия тем временем накручивала на палец прядь волос, принимая тот отстраненный вид, который Люциан когда-то так хорошо знал.

– Люциан? – Гиперия посмотрела в его сторону. – У тебя есть что добавить к данному симпозиуму?

Сейчас было бы самое подходящее время сказать «нет», выпить и поднять тост за того, кто победит, и держать свои мысли глубоко в себе. Но после речи Веспир и выпитого вина Люциан почувствовал, что у него развязался язык. И хотя часть его кричала, чтобы он молчал, он обнаружил, что произносит слова.

– Когда я был мальчиком, – медленно проговорил он, – я боготворил своего отца.

Наконец Люциан рассказал всю историю своей первой битвы, когда ему было четырнадцать лет. Он рассказал, как его учили владеть оружием, как в семь лет он поклялся однажды отомстить за свою мать и убить северных варваров, которые забрали ее. Люциан тренировался с мечом и копьем, воображая с каждым ударом, что какое-то викингарское чудовище умирает под клинком. Когда Тихея вылупилась, он работал над тем, чтобы стать воздушной угрозой, достойной имени Сабель.

Он вспомнил, как, когда им с Дайдо исполнилось по четырнадцать лет, отец объявил, что они готовы выполнить свой долг перед империей и семьей. Гектор всегда ставил долг и честь превыше всего, который проявил исключительную заботу, чтобы научить своих близнецов быть гордыми и благородными, а также свирепыми и сильными. Как же Люциан любил его!

В первый раз, когда они с Тихеей летели на битву против северных орд, новые доспехи Люциана плотно облегали его, подбитый мехом плащ развевался позади него в холодном северном воздухе. Они с Тихеей приземлились рядом с отцом в густом лесу, и Дрейки легко и ловко сели на землю. И Гектор объяснил план.

Впереди, за корявыми зимними деревьями, не было ни поля битвы, ни варварской орды. Люциан видел только хижины и дым от костров. Он услышал детский смех.

– Но, отец, – сказал он, – это же деревня. – Люциан вспомнил, что весь этот день был похож на рисунок, который получился совсем не таким, каким он себе его представлял.

Отец сказал ему, что в реальной жизни победы приходят от каждого, кто делает свое дело. Солдаты викингеров направлялись на восток, чтобы встретить имперские войска в бою. Работа Люциана, сказал он, заключалась в том, чтобы убедиться, что выжившие вернутся и обнаружат, что их дома исчезли. Ни семьи. Ни укрытия. Они будут отрезаны по самые ноги. Так наземные войска атаковали деревню, и Люциан поднялся в воздух на Тихее.

Люциан вспомнил, как поджигал эти соломенные крыши, как горящий сок и смола пахли тошнотворно сладко, как ириски.

Война с высоты пятнадцати метров выглядела совсем по-другому. Жители деревни в основном состояли из стариков, больных и тех, кто был слишком молод, чтобы владеть оружием. Люциан и Тихея косили их везде, где это было возможно, легко уклоняясь от нескольких стрел, выпущенных в их сторону. Люциану стало дурно, когда он двинулся вдоль деревни, разрушая все дома и постройки, какие только мог.

А потом, когда Тихея встала на дыбы и приготовила еще один огненный шар, он увидел старика и ребенка.

У мужчины были длинная борода и запавшие глаза. Он в ужасе указал на Люциана. Приказ стрелять застрял у Люциана в горле, когда старик прижал мальчика к груди. Его внук? Возможно. Ребенок, которому было не больше восьми или девяти лет, поднял глаза на Люциана и дракона и закричал от страха.

– Тихея. Огонь, – прошептал Люциан, и его дракон изрыгнул поток чистого пламени.

Позже, когда Люциан с отцовской рукой на плече победоносно прогуливался по разграбленной деревне, они наткнулись на два трупа.

Один был мужчиной, другой – маленьким мальчиком. Они оба были обуглены до неузнаваемости, но Люциан узнал их. Мужчина обнял мальчика, его тело обвилось вокруг него, защищая. Их жир все еще шипел, словно что-то медленно жарилось на огне.

В этот момент Люциан понял, что он не был и никогда не будет героем. Пока солдаты ликовали, а немногочисленные пленники плакали, лорд Сабель поцеловал Люциана в щеку и сказал: «Ты достоин называться моим сыном».

Люциан прервал свой рассказ и выпил еще вина.

Теперь Эмилия сидела прямо, ее серые глаза были полны ужаса. Веспир наклонилась и обхватила голову руками.

– И что же ты тогда сделал? – прошептала Эмилия.

– Я закричал, что ненавижу его. – Он вытер губы. – Что я ненавижу всю эту гнилую империю. – Люциан закрыл глаза. – Он ударил меня по лицу. Он никогда раньше не бил меня. Это был первый раз, когда он посадил меня на гауптвахту. Но не последний.

– Ты боролся, чтобы расширить границы того, что ненавидишь? – Гиперия покачала головой, ее взгляд стал жестким. – Нет ничего хуже лицемерия.

– Ты не знаешь. – Люциан наклонился ближе к Гиперии, каждый волосок на его руках и затылке встал дыбом. Ярость обострила его фокус. – Ты всю свою жизнь прожила в золотых дворцах, о которых болтал Аякс. Такие люди, как ты, не понимают, что значит не иметь выбора.

– У нас всех есть выбор, каждый день, – сказала Гиперия.

– Нет. У некоторых из нас есть выбор. Ты. Э, даже я, – прорычал он, потому что знал, что она права. Он мог улететь на Тихее в любой момент, даже если это означало скорую расплату. Он убивал и сжигал ради гордости своей семьи и ради спасения собственной шкуры. – Но у таких людей, как Веспир, нет. Даже у Аякса нет выбора. – Он взглянул на них. – Нельзя говорить о выборе, когда у них его нет.

– Я знаю, каково это – сделать ужасный выбор. – Гиперия уставилась в окно.

– Твоя сестра была не выбором. Она была жертвой. – Он ожидал, что она набросится на него за это, но Гиперия не ответила. – Поэтому я хочу трон. Я не могу принять мир, в котором не было места для того старика и мальчика.

Тишина.

Наконец Гиперия заговорила:

– Антипон написала единственный закон империи, который нам когда-либо понадобится. – Она подняла руку ладонью вперед, мизинец и безымянный палец согнуты. Она приняла классическую позу философа. По приподнятой брови Эмилии Люциан понял, что даже она впечатлена. Гиперия была хорошо образованна. Не хватает воображения, да, но не образования. – «Я благодарю силы порядка, которые дали мне язык, чтобы говорить правду, и разум, чтобы постигать ее», – сказала она, цитируя первое правило наизусть. Она продолжила: – «Наша империя – единственная истинная, упорядоченная и хорошая вещь в этом мире. Иначе как могли бы эти цивилизации, обреченные на хаос и примитивную жизнь, подняться с помощью медицины, права, сельского хозяйства и искусства? Империя предоставляет своим солдатам почетную работу. Их труд, пропитанный кровью во славу будущего, – это жертва, которая позволяет всем процветать».