Вслух же он сказал:

— Нет.

— Что такое «ад»? — уточнил Даран.

— Место, куда души плохих людей попадают после смерти, — машинально ответил Лёха, — чтобы там страдать за свои преступления.

Миа невесело усмехнулась и поинтересовалась:

— Алекс, тебе не кажется, что это вполне точно описывает произошедшее с нами?

Стриж хотел было возразить, напомнив о чертях и котлах, но задумался. А ведь похоже. И пусть тут нет котлов, зато есть демоны, некоторые даже с копытами и рогами. В разных религиях и мифах у загробного мира своё описание. В Греции, к примеру, был трёхголовый Цербер. Подобную тварь Лёха видел при атаке на лагерь Гарма. Козлоголовый демон ему тоже встречался, вполне библейский персонаж, если вдуматься. Скандинавский ад и вовсе ледяной, совсем как разломы в мир демонов. И те вполне способны вселяться в людей. Он как раз отличный тому пример.

Так может он и правда попал сюда не случайно, а за всё то, что успел совершить за жизнь? По меньшей мере заповедь «не убей» он нарушал очень много раз. Вдруг за это после смерти ему положено было стать безропотной пустышкой для какого-нибудь мага, проходя свои круги страдания и боли?

— Алекс, ты в норме? — вопрос эльфийки помог вернуться к реальности.

Лёха тряхнул головой, отгоняя неуместные и ненужные сейчас мысли.

— Да, обдумывал разговор, — солгал он.

О вопросах он подумал гораздо раньше, отдавая предпочтение тем, на которые можно ответить только «да» или «нет».

— Ты солдат? — спросил он саблезубого.

Тот кивнул и неумело вывел когтем «офицер».

— Он офицер, — озвучил Стриж и тут же задал вопрос. — Какой армии? Род войск?

Сейчас решится всё. Если эсэсман — однозначно в расход.

Коготь погрузился в песок, выводя новую строчку.

— Дойче Кайзерслихес Геер, — Лёха выдохнул. — Германская имперская армия.

— Из твоего времени? — уточнила Миа.

— Нет, раньше, — мотнул головой Лёха. — Так немецкая армия называлась с конца девятнадцатого века до конца Первой мировой. До восемнадцатого года двадцатого века то есть.

Понимания на лице эльфийки не прибавилось. Историей войн докосмической эпохи она явно не интересовалась. А вот саблезубый услышал и понял. Коготь замер. Зверь медленно повернул голову к Лёхе. Моргнул, а потом затёр лапой всё написанное и принялся яростно чёркать когтем по очищенному от букв песку.

— Первая мировая, — с трудом разобрал Стриж написанное. — Началась в одна тысяча девятьсот четырнадцатом… Да, именно. И закончилась в ноябре восемнадцатого.

Из-под когтя вновь полетел песок.

— Кто победил? — Стриж вздохнул, помедлил и ответил: — Антанта[17].

Из саблезубого будто выпустили воздух. Он даже в размерах словно уменьшился.

— Мировая война, — задумчиво произнесла Райна. — Как это? В ваш мир тоже вторглись демоны?

Лёха горько усмехнулся:

— Нет, с задачей массовых убийств мы блестяще справляемся и сами.

«Вы не едите поверженных врагов, — вмешалась Белочка. — Вы не поглощаете души. Вы испепеляете целые города и убиваете миллионы просто так, без особого смысла. Большинство из вас даже не испытывает от этого удовольствие. Вы — варвары даже по моим меркам».

Стриж не сумел понять, насмехался демон, или говорил всерьёз.

Саблезубый, тем временем, встряхнулся и вновь заскрёб когтем.

«Что вам нужно?»

— Как тебя звать-то? — вместо ответа спросил Стриж.

«Капитан Гюнтер Хейман».

— А род войск?

Гюнтер обернулся к Лёхе, будто размышляя — стоит отвечать, или нет? Но всё же накорябал.

«Сапёр. Если это не бред от морфия, то я погиб у Месен».

Стриж оценил выдержку этого человека. О Мессинской операции он, как и все, изучавшие военную историю, читал. Эта битва вошла в учебники как пример самого масштабного использования саперных подразделений. Англичане заложили под немецкие позиции и взорвали больше шестисот тонн взрывчатки, убив разом свыше десяти тысяч человек. Таким образом, бритнаские сапёры установили печальный мировой рекорд, устроив самый смертоносный неядерный взрыв в истории. Кратеры, оставшиеся с тех пор, превратились в достопримечательности, куда возят туристов.

Если этот Гюнтер сапёр, погибший от взрыва — то скорее всего…

— Ты тоннельщик? — озвучил Стриж свою догадку.

Хейман посмотрел ему в глаза и молча кивнул.

— Он ни хера ж себе… — уважительно пробормотал Лёха.

Любой, кто знаком с историей Первой мировой чуть глубже, чем даты начала и конца, слышал про этих людей. Тоннельщики, они же «кроты», «крысы», «пинающие глину», - одно из порождений «позиционного тупика», в котором к пятнадцатому году оказались все воюющие стороны на Западном фронте.

Окопы, сплошной линией протянувшиеся от Северного моря до границы Швейцарии, стали кошмаром для атакующих. Пехота, застрявшая в рядах колючей проволоки, выкашивалась пулемётами, разрывалась в клочья артиллерией. Лобовой штурм даже после артиллерийской подготовки по большей части превращался в форму массового самоубийства. И тогда вспомнили опыт прошлых лет с подкопами под вражеские укрепления. Пришёл черёд «подземной войны».

Созданные по обе стороны фронта специальные сапёрные команды рыли тоннели, пробираясь под окопы врага. Навстречу им «коллеги с той стороны» прокладывали контргалареи. И в кромешной тьме узких ходов вспыхивали короткие, яростные стычки, где в ход шли ножи, револьверы и обрезы винтовок. Смерть стала постоянной спутницей тоннельщиков. Она заливала выработки коктейлем из песка, глины и пульпы; душила метаном и испарениями взрывчатки; на поверхности засыпала выходы снарядами и бомбами, подстраивала рейди вражеских штурмовых групп. Выдержать такое и не слететь с катушек — нужно иметь стальные нервы.

Но к моменту Мессинской операции[18] «подземная война» уже практически сошла на нет. До командования наконец дошло, что огромные воронки на месте вражеских окопов превращаются в препятствия — а то и смертельные ловушки, — для собственных войск, а тонны взрывчатки и жизни сапёров можно потратить с большей пользой. По сути, тот грандиозный взрыв стал «лебединой песней» тоннельных сражений. Выживших сапёров в основном переводили в штурмовые подразделения — ещё одну новинку, рождённую позиционным тупиком.