Теперь смотрите. Я исхожу из того, что туман продержится хотя бы до десяти утра. От нашего лагеря до горников – с хорну, до фок Ило примерно столько же. Армия начнет движение около полуночи, вы через два часа отправитесь в противоположном направлении. Солнце встает в девять, но светает раньше, так что до полной видимости у вас будет часов шесть. Сначала пойдете прямо, потом отклонитесь к болотам.

Пока туман не начнет редеть, вы успеете не только обойти лагерь китовников, но и отдалиться от него. Тут не открытое море и не равнинная Гельбе, на вашей стороне холмы. Вам надлежит выбрать момент, якобы случайно привлечь к себе внимание и убедить китовников начать преследование. Затем, как я уже говорил, оставить на виду пушки, и отступать на Фельсенбург, поддерживая в преследователях уверенность, что вы прикрываете отход армии. Ночью свернете на Альтендорфский проселок, загоните фуры в овраг, вот он… И двинетесь на соединение со мной. Да, Рейфер?

– Не могу не согласиться насчет «быкодеров», их слишком мало и все они понадобятся, но почему бы не передать Фельсенбургу «забияк»? Каданцы для этого достаточно привычны к поиску, подход южного Савиньяка, во всяком случае, обнаружили именно они.

– После Трех Курганов вы к уцелевшей мелочи неравнодушны, – Бруно слегка приподнял уголки губ, точно в лимон попало немного меда. – Но пойдут ли наемники на такой риск?

– Штурриш пойдет, ему чем трудней, тем интересней. Я взял на себя смелость его вызвать, правда, капитан полагает, что получит очередное взыскание.

– Взыскание он получит, – расщедрился фельдмаршал. – Руперт, вы хотите что-то добавить?

– Да, господин фельдмаршал. Я ничего не имею против капитана Штурриша, но мне бы хотелось видеть рядом бывших людей капитана Роткопфа. Лейтенанта Штау…

– Они в вашем распоряжении. Рейфер, Штурриша впустят, когда я приду к выводу, что с Фельсенбурга хватит, он все понял и дальше его наставлять бессмысленно.

Это очень походило на шутку, но смешно Руппи не стало, страшно, впрочем, тоже, а вот чего было жаль, так это завтрашних поединков. Армия есть армия, даже сбесившаяся, к вечеру несостоявшиеся противники примутся зубоскалить. Дескать, хваленый Фельсенбург струсил и удрал к маменьке под крылышко! От них удрал, таких сильных, таких варитских, таких… бесноватых.

– Руперт, вы слушаете?

– Да, господин фельдмаршал. Со всем вниманием.

Ждали вина и обсуждали изломную муть, то есть обсуждали Савиньяк с Ойгеном, а Жермон пытался придумать связное объяснение для своего дела. Такое, чтобы барону не вздумалось уточнять. Просить не хотелось до одури, однако генерал, у которого всей родни – побратим-бергер и малолетние полуплемянники, должен предусмотреть смерть, как бы ни хотелось жить. «Мне грустно без вас, Жермон…» После таких писем умирать невозможно, но отец Лионеля умер. И барон Вейзель тоже. Уцелей маршал Арно и останься его наследник в армии, стали бы они хотя бы приятелями? Если б, разумеется, встретились… Это в Олларии не видят разницы между Торкой и Гельбе, север и север, но на севере можно провоевать всю жизнь и не свидеться. С тем же Ойгеном они столкнулись уже в чинах, а что бы сказал капитан капитану? И как бы встретил Жермон уже не Ариго Лионеля еще не Савиньяка? Это сейчас семь лет разницы – ерунда, а до Лаик Жермон с мелюзгой старался не знаться, видимо, из-за братьев, малолетние Савиньяки, Валмоны и Эпинэ жизнь будущему унару не портили, да он их не очень-то и различал.

Генерал Ариго не выдержал, покосился на маршала, тот заметил.

– Занятно у нас с вами сложилось… Вас бросило из Олларии в Торку, меня из Торки забрали в столицу.

– Вы не хотели уезжать?

– Тогда я о своих желаниях не думал. Говоря по правде, я не думал вообще.

И Жермон решился. Тоже не думая.

– Лионель, я опять прошу вас, как Проэмперадора, утвердить… Леворукий, не знаю, как оно правильно называется! Вы правы, баронесса написала не только про мортиру, у нас с Ирэной будет ребенок. Конечно, Заль не Бруно, и я собираюсь… я должен вернуться, но генерал Вейзель всегда писал маркграфу…

– Герман говорит об опекунстве, – поспешил-таки на помощь Райнштайнер. – Генерал Вейзель желал, чтобы о его семье заботился вице-адмирал Вальдес, а Герман оказывает эту честь мне. Разумеется, это пустая формальность, но женатый человек должен проявлять предусмотрительность, тем более, что рейд против Заля может принести определенные сюрпризы.

– Мне будет спокойней, – Жермон зачем-то встал. – Валентин ведь уйдет со мной…

– Как интересно, – Савиньяк кривовато усмехнулся. – Садитесь, все равно пить. Моя мать будет за вас рада, напишите ей. И фок Варзов.

– Итак, – проявил всегдашнюю дотошность Ойген, – воля генерала Ариго подтверждена. Мы в самом деле выпьем, и Герман со спокойной душой отправится в поход и разобьет Заля, а я в исполнение твоей недавней просьбы передам ему полк Дитриха Катершванца, чтобы пресечь возможное… заражение.

– Не совсем, – опять та же улыбка. – Генерал Ариго отправится со спокойной душой в Альт-Вельдер. Немедленно.

– Как? – не понял Жермон. – Какой Альт-Вельдер?

– Озерный, он же единственный. Это Франциск-Вельде аж три. Жаль, Придд не выяснил у Рейфера, на какой именно изначально нацелились китовники.

– Сударь, я не могу оставить армию, – чуть ли не взвыл Жермон. – Не считаю себя вправе!

– Вас никто не спрашивает, это приказ. Ойген, соизволь обеспечить его исполнение.

Барон наклонил голову.

– Я сделаю это со всем тщанием, – заверил он. – Герман, если ты выедешь через пару часов, то сможешь провести в Аль-Вельдере на одну ночь больше, чем если ты дотянешь до завтра. Во время твоего отсутствия я прослежу, чтобы твои офицеры не отлынивали, можешь мне поверить.

Ну конечно же! Кавалерия бережет лошадей, даже когда торопится; меняя коней, он всяко догонит свой корпус, но сперва взглянет в серебряные глаза.

Нужно было сказать хотя бы спасибо, только Савиньяк отвернулся, а потом подоспела «Дурная кровь». Адъютант приволок полную корзину, но ни поставить, ни тем более открыть не успел – вино отобрал вставший Райнштайнер.

– Мне кажется, – внушительно произнес бергер, когда Сэц-Алан закрыл дверь, – вам следует выпить на брудершафт. Герман, я успешно перешел с командором Горной Марки на «ты», а ведь нас не связывают ни память о родных краях, ни потеря дорогого для обоих человека.

– Я не знаю… – замялся генерал, – мы росли по соседству, но это было давно.

– Давно, – согласился Савиньяк, – Но человек, столь стремительно женившийся на урожденной герцогине Придд, снесет и не такую преграду. Тем более, перейдя на «ты» с Эмилем, половину дела вы уже сделали. Не правда ли, Ойген?

– Несомненно. Герман, мы сейчас больше в Торке, чем в Олларии, так не будь светским и столичным.