– Клифф, – сказал я.

– Угу?

– Мы еще сделаем из тебя католика.

– Слушай, приятель, – упрекнул он, – не околачивай груши.

И гудки. От его упрека я похолодел и, честно говоря, усомнился в нашем содружестве.

Путаться в такое не захочет никто.

В 9.03 утра, подойдя к кабинету Фрэнка Курца, я поглядел сквозь стекло. Дверь его была закрыта. Всего за 27 минут до звонка к началу – явление необычное. Проблемы возникают то и дело. Как правило, Фрэнк оставляет дверь открытой – для решения вопросов или одобрения сложных сделок.

Но не сегодня. Он пристально изучал какой-то документ из числа бумаг, загромождавших его стол. Подняв глаза, он сделал знак, чтобы я зашел позже. Проваливай. Он занят. Фрэнку вечно не хватает силы духа.

Если только проблемы не кусают его за задницу.

Распахнув дверь, я ввалился в кабинет. Скверное решение. Фрэнк устремил на меня поверх черепаховой оправы своих очков для чтения убийственный взор зомби. Скривившееся лицо говорило: «Большая ошибка», но уста хранили молчание. В комнате было тише, чем в гробу.

Путь назад отрезан.

– Фрэнк, мне надо было тебя видеть.

– И прямо сейчас, когда я проявляю самообладание, как какая-нибудь мать Тереза. Проследи, чтобы не получить дверью по жопе, когда будешь выходить. – Встав, он простер правую руку к двери в вековечном жесте – мол, вали из кабинета на хер.

– Фрэнк, это важно, – не сдавался я.

Он понял, что стряслась беда.

– Садись.

Я протянул ему факс.

Поначалу он не обронил ни слова. А затем грянула детонация третьей степени.

– Я что, это санкционировал?! Ты сказал, Келемена в числе клиентов нет. В чем дело?

– Я не писал письма, Фрэнк.

Поглядев на мою подпись, он сказал:

– Лучше начни с самого начала.

Я описал «Келемен Груп», пут-опционы и вклад в 11,25 миллиона долларов.

– Лайла сказала, что на решение ее семьи об инвестициях повлияло это письмо. Приоло просили дать информацию о кредитоспособности. В противном случае они не поверили бы, что гарантии Чарли хоть чего-нибудь стоят. Он выдал это письмо, и по-моему, в этом-то и проблема.

– Да уж ежу понятно, Шерлок, – рявкнул Фрэнк. – Ты когда-нибудь рекомендовал инвесторам «Келемен Груп»?

Он уже прикидывал степень ответственности СКК. Настал мой черед осерчать.

– Нет, Фрэнк. Хрена лысого.

– А как же твоя подпись?

– Сфабрикована. Или кто-то воспользовался софтом, чтобы вырезать и вклеить.

– А как же наш фирменный бланк?

– Толком не могу сказать. У меня дома есть немного, а Чарли бывал у меня дома невесть сколько раз. Но я не уверен.

– Есть еще что-нибудь?

– Я хочу полнейшей ясности, Фрэнк. Я этого письма не писал. Я его не подписывал. Я думаю, Чарли его сфабриковал, а я и понятия не имел, что он затеял.

– Это я усвоил. Мне надо послушать, что думают наши юристы. Я уверен, что надо привлечь полицию.

Прекрасно. Фитцсиммонса и Маммерта, динамичных лохов.

– Я же велел тебе не вмешиваться, – встав, бросил Курц, всей своей позой говоря: «Свободен». Вроде последнего поцелуя дона мафии.

Вернувшись за стол, я позвонил Бетти. Она ответила после первого же гудка.

– У меня к тебе коротенький вопросик.

– Мне спешить некуда, – ответила она. Бетти всегда любезна.

– Я когда-нибудь посылал тебе письмо насчет Чарли?

– Нелепый вопрос.

– Ответь мне. Я когда-нибудь посылал тебе письмо насчет Чарли?

– Нет, – твердо ответила она. И, помолчав, спросила: – А что за письмо? Это имеет отношение ко мне? У тебя все в порядке? – С каждым вопросом ее обеспокоенность возрастала.

Я стал осторожнее, не зная, до какой степени стоит откровенничать о собственных проблемах.

– Порой инвесторы требуют рекомендательных писем, прежде чем вложить деньги в хедж-фонд или иной финансовый институт. Чарли никогда не устраивал ничего подобного рода, верно?

– Гроув, это безумие. С какой стати мне требовать от Чарли рекомендаций?

– Не все знали его настолько хорошо, как ты, – схеджировал я. А в душе вздохнул с облегчением, что второго письма за моей подписью не существует.

– Знаешь, – она немного помолчала, – в начале восьмидесятых дети с синдромом Дауна доживали в среднем до двадцати пяти лет. Большинство родителей переживали детей. Теперь все обстоит иначе. Дети с синдромом Дауна доживают в среднем до пятидесяти пяти. Они переживают родителей. Чарли понимал это.

А еще он понимал, как фотошопить подписи.

– В большинстве семей эстафету родителей принимают братья и сестры, – продолжала она. – Но у Фреда есть только я. Без высокодоходных инвестиций Фред останется на мели. «Келемен Груп» всегда планировала будущее для Фреда. Чарли нам помогал.

Несмотря на весь свой цинизм, вешая трубку пару минут спустя, я испытывал смешанные чувства. Чарли снова проявил себя, как идеал опекуна. Я презирал себя за то, что сомневаюсь в нем, что менее чем за сутки переключился на негатив. Но по-прежнему проклинал его за отправку этого письма Лайле.

Чарли, как ты так мог: только что спасал Фреда Мастерса – и тут же спускаешь мою карьеру в унитаз?

Энди Уорхол{82} пользуется незаслуженным признанием. «Пятнадцать минут славы» бьет мимо цели. Какая слава? Позор. В будущем каждого из нас подстерегают 15 минут унижения. Вот спросите-ка чиновника, осрамленного в новостях, или политика, выставленного на всеобщее обозрение в «Ю-тьюб», когда и тот, и другой прославились – а вернее, ославились – отнюдь не тем, чем хотели.

Или меня. Письмо Чарли подорвало доверие ко мне. Оно опорочило мою репутацию. Я был не просто топ-продюсером, я со своей ханжеской верхотуры добродетели чуть ли провозглашал свою Нагорную проповедь, возвещая всем и каждому, что классического противостояния добра и зла на рынке капитала больше не существует.

«Мое дело – предоставлять вам лучшее, что есть на Уолл-стрит, и в то же самое время защищать вас от нее».

Ага, конечно. Мои притязания на роль защитника обернулись издевкой. Я и себя-то не могу защитить, где уж там клиентов. Я сам напросился на рак, поглощая спагетти-болоньезе с меланомой, надираясь каберне-совиньоном с саркомой. А потом мои благодарственные письма становились заготовками для подлогов Чарли. Дурак, дурак, дурак…