– Они надеются это продать, – авторитетно заметил врач Н. П. Глу-о, опуская поднятый над головой топор. – Они и бензин так собирали, когда у заправки цистерна перевернулась. К нам в больницу их потом всю ночь привозили. Сначала привозили тех, кто надышался этим делом в овраге, куда цистерна упала, а потом стали других уже привозить. Это когда они факел зажгли, чтобы было лучше видно, где бензина побольше натекло.

– Полный Кувейт, – подытожил я, удачно, как всегда, дав название постигшей нас ситуации.

Сегодня трудился физически. Перфорировал стены.

Не спрашивайте зачем. Если я отвечу, то это будет крик, вырывающийся из груди вместе с широким клинком, вошедшим в спину.

Перфорировал и перфорировал. Перфоратором. Это я предвосхищаю вопросы от девочек пяти лет, основного контингента читателей. Животная моя мощь достигла некоторых пределов, за которыми только обожествление на поселковом уровне. Рычал в фонтане кирпичного крошева про боль и наслаждение.

Потом, облокотясь на подоспевшего подручного, наблюдал за бронированием потолка в подвале. В два слоя листы шли: внахлест и с запасом.

Потом общался с семьёй сварщиков. Семья сварщиков приехала ко мне работать, но забыла ниппели для ацетиленовых баллонов у себя дома. Девушка-сварщик поинтересовалась у меня: а нет ли у меня пригоршни этих самых ниппелей дома?

Конечно, конечно, есть! Так закричал я, все ещё тряся головой после перфорирования перфоратором семидесяти пяти дыр и ста сорока шести полудырий. Обычно я храню пригоршню позолоченных ниппелей для ацетиленовых баллонов между пресс-папье в своем кабинете, рядом с бронзовой статуэткой «Шакал, пожирающий дятла». Под картиной «Милосердие алкает спасения детям своим, Аргиппусу и Гипполоху, пред Аполлоном».

Девушка-сварщик сначала поверила. А потом я ушел, чтобы окончательно её не огорчить своими замечаниями на тему ниппелей, мастерства и косорукости.

Пока семья сварщиков пробовала заниматься своим делом, пошел в свою сокровищницу. Подобрав полы богатой шубы, спустился на пять пролетов под землю, отворил все сундуки, тряс мягкую рухлядь в руках, щупал все со вниманием, чихал и пересчитывал.

Сорок полуистлевших мотков мохера сиреневого цвета. Откуда они у меня? И чего они ждут? Кого поджидают?!

Вынес на свет самый впечатляющий мохеровый труп – не все поняли, что он уже неживой. «Будете вязать мне носки, шарфы и исподнее» – вот так сказал, сметая с башки паутину.

В продовольственной части обнаружил дикое количество сыра. Кто-то, значит, подманьячивает с сырком, такое впечатление. Один сыр был до того вонючий, что ясно стало: если я его не закопаю сейчас, то ночью он кого-нибудь обязательно убьёт.

Вынес сыр во двор. Глаза слезятся по сю пору.

Это было воскресенье. Радостное и беспечное.

Не знаю, как в приличных домах, а у себя в хвойном лесу завёл я такой порядок.

Приехали гости. Поздоровались. Разговорились. То-сё.

А через час я с ящиком захожу и с гостей ценности собираю.

В основном с женщин. Причина проста: нацепят на себя бриллианты, изумруды и жемчуга, а потом обязательно что-нибудь потеряют во время плясок. И будет вой до неба, слёзы и крысиные взаимные подозрения.

Я один такой Новый год уже отпраздновал. Забуду нескоро. Тогда девушка Света приехала в какой-то проволочной шапке с висюльками по периферийному ободу. Вне дымов ставки Батыя такой головной убор смотрится диковато. По моему разумению, такие волшебные шапки баба должна надевать, когда вызывает летучих обезьян у распахнутого окна. Или танцует фокстрот в Чикаго, накануне отмены сухого закона. Идеально, конечно, эта шапка смотрелась бы на деве в гробу, под курганом. Ну, а молодая моя современница в такой шапке появляться среди живых людей не должна.

Походила Света в этой прелести, поблестела висюльками, вызвала змеиное шуршание в сердцах остальных участниц необъявленной войны. А потом застолье сменилось танцами, потом ещё одно застолье случилось, потом все кинулись в лес, потом из лесу, потом снеговики, потом баня и ныряния, потом всех сморил тяжёлый сон в серпантине.

Проснувшись голой, волшебной короны своей Света не обнаружила.

Я прибежал на крики и рукой закрыл глаза свои. В угаре свирепых поисков Света не успела найти остальные свои пропажи. А поверьте, пропажи были!

Поэтому я кинулся и довольно быстро отыскал сначала Светины трусы.

В остальных спальнях нашли остальные предметы. Маршрут отхода к окончательному сну у Светы был, на мой вкус, несколько причудлив, если не сказать более выразительно, но кому я могу быть судьёй?

Нашли почти всё, но не нашли короны.

Это были чудесные посленовогодние сутки. Вой, плач, звонки по телефону, проклятья, обвинения в краже, призывы каких-то мутных друзей-мусоров на помощь, беготня, визги. Всё это Света проделывала неутомимо. При этом ещё и пила с двух рук, чтобы успокоить нервную систему.

Я сначала пытался как-то соответствовать, а потом устал. Перестал бродить за ней и успокаивать. Да и Света тоже притомилась к ночи.

Оглядев разворошенное поисками родовое гнездо своё, вышел я во двор. И увидел снеговика.

В снеговик было вбито несколько (три) морковей. Одна символизировала нос. А две остальные подчёркивали открытость снеговика всем видам удовольствий.

Вот на третьей моркови, наиболее, я считаю, возмутительной, и болталась эта грёбаная Светина тиара. А возле неё прыгали две весёлые вороны.

С той поры отбираю у гостей всё ценное. А потом возвращаю – конечно, тем, кто вспомнит.

Чем привлекателен для меня мой деревенский быт?

Тем, что я сам у себя за городом создаю культурное пространство.

Все полагали, что я окончательно рехнулся, когда увидели мою прошлогоднюю новинку – вкопанные на участке разномастные двери: простые, двойные, крашеные и вариант «сортирчик у дороги», на дорожках и совсем не на дорожках, а посреди виноградника моего жалкого. Все полагали, что Шемякин перетрудился, надорвался эдак, приветливо навернулся мозгом с библиотечной лесенки, дрейфанул безвозвратно в туманное безумие, поехал, отчалил, спрыгнул, беззаботно крякнул башкой.

И все были, конечно, правы во всех своих подозрениях.

Но.

Скажу прямо: наличие на участке хаотически расставленных дверей превращает жизнь неполнозубых обитателей моего приозёрного вертепа в непрекращающееся приключение. Они дверями хлопают они их запирают, они там с ними химичат как-то: эта зашла, тот вышел, они столпились, а те хихикают за запертой дверью.

Вкопайте на лужайке дверь – не прогадаете. Я, например, все двери на ночь закрываю. А утром нахожу две-три створки приоткрытыми. Смекаете, да?