А всё равно никого. Ворона только скучает на заборе. Небрежно двинешься к вороне, а она возьми да и тяжело улети.

Помолчишь под фонарём, отбрасывая причудливые тени.

Отходишь от дерева с печалью и злобой. Ведь не много просишь от мира!

Сволочи сонные.

Сегодняшнее утро преподнесло мне множество сюрпризов.

Вот есть такой момент утром, когда ты уже проснулся и даже довольно бойко смотришь вокруг лучистыми глазами, предвкушая какой-то даже праздник, какую-то долгожданную радость, а потом зевнёшь раз-другой, уставишься на танцующие в солнечных полосах пылинки, головой помотаешь и понимаешь, что нет, не сегодня… Что лень опять тебя объяла, что праздник отменяется, что друзья разъехались по своим туристическим заповедникам лелеять комплексы сексуальные под приторный шорох прибоя, что никто к тебе сейчас в кровать не запрыгнет с косичками, не принесёт горячего шоколада…

Конечно, не сразу сдаёшься. Бодришься. Довольно естественно поёшь в душе, намылясь всесторонне. Вынимаешь тугую салфетку из кольца. Всё ещё бодро ешь в одиночестве яйца всмятку и овсяную кашу с корицей. Выбираешь рубашку…

И уже тут, у раздвижного шкафа, окончательно понимаешь, что нет, не будет этот день хорошим, не стоит даже и начинать. И так стыдно становится и за намыленное пение, и за то, что улыбался себе в зеркало во время опасного бритья… Кого, мол, обманывал? Чему улыбался?!

Задвигаешь шкаф, смотришь на себя в зеркало. И вот тут наступает самый главный момент. Вот тут она и пульсирует, точка принятия решения!

Можно погрузиться в дюреровскую меланхолию и бедной Лизой бродить весь божий день по окрестностям, сбирая нежныя полевые цветы, оглашая мир стенаниями тщеты обманутых надежд.

Можно запахнуться в теплую уютную обломовщину, ворочаться с притворными вздохами на диванах, найти прелесть плотского удовольствия в распаривании мозолей.

Можно торопливо уехать бог знает куда и бог знает зачем, очутиться в другом городе, например, очнуться в тоске, почувствовав мокрую крысу на лбу, на незнакомой площади, обсаженной пальмами, под конным памятником, в окружении усатых нищих женщин, под чужими созвездиями, в панаме с надписью «Сочи-84», прижимая к груди фанерный чемодан с обгрызанным уголком.

И всё это будет совсем не то, что хочешь.

Сегодняшним утром я решил затаиться. За мной такое водится. Оцепенение.

На свежих людей это производит очень сильное впечатление. Вроде только что прыгал и звенел бубенцом, а смотри-ка, замер! Или даже убежал на чердак и там уже замер, не реагируя на стуки и зовы.

Это у меня с детства вообще-то. Если нечего предъявить миру жизнеутверждающего, нечего сказать – прыг в нору и сопишь там в полумраке.

Только я приступил к замиранию, только уставился на Волгу, сереющую под окнами, дарам-дарам! – соседи обрадовали известием, что продают своё домовладение каким-то посторонним негодяям!

Пять лет одомашнивания соседей псу под хвост! Тончайшие нити шантажа, наушничества и интриг, которыми я опутывал соседнее семейство, неопрятной кучей сметены в тёмный угол. Теперь въедут новые лица! Какие-то необстрелянные ещё рожи!

Осознав новость, как был, в развевающемся халате из мешковины, пытался спасти положение. В глазах у меня появился блеск Фридриха перед Гросс-Егерсдорфом. Весь день бесновался у себя в бункере, дубася телефоном об стол, срывая наметившуюся соседскую капитуляцию. Из стратегического бреда выныривал, только чтобы перекусить зубами коммуникации.

Рано радуетесь, милые мои соседушки! Вместе жили, вместе и помирать будем! А то что ж такое выходит? Беспечную молодость омрачали себе все вместе, а печальную осень я тут с незнакомцами встречай, горько сгорбившись под кустом мокрой бузины?! Нет, сдаваться не буду!

Ещё, что называется, потопчемся по чужим холмикам за оградкой…

Неожиданно приехал на «первую старую дачу».

Ничего не изменилось. Поэтому много грустил с лопатой.

А потом грустил с пилой. И совсем закручинился с ножницами.

Прикорнул у куста можжевельника. Жизнь, жизнь, куда же ты мчишься-то? Хотя джину теперь нагоним в три раза больше против обыкновенного.

Пробудившаяся тяга к грубому физическому насилию над природой настораживает. Дети огорчают. Родственники плодятся. Внуки жалуются. Соседи развели у себя не пойми что. Провода сперли. И швеллера сперли. И ванну зачем-то тоже.

Поэтому, яблонька, прости. Не сложилось у нас.

Но джину нагоним в три раза больше, повторю.

Ничто так не сближает население моего посёлка, как системообразующая коррупция.

За каждым тыном притаились свои идеалы, веры и надежды. Объединить нельзя никак. Что только ни пробовали – никак.

Но только крикни в мегафон: «Все воруют!» – со всех сторон: «Да! господи! да!»

Вынь из посёлка идею про «все воруют», и общей темы для разговора не будет, чтобы покивать согласно. Ни одной общей темы не будет. Шарообразность Земли разве что, но это на две минуты.

А если есть системообразующая коррупция, то обязан в посёлке жить системообразующий коррупционер. Человек, который объединит жителей в притягательном обаянии роскошного зла. Плюс водопровод из-за него и этнические чистки буераков. Коррупционное солнышко, вокруг которого будет вращаться жизнь поселения в астероидном беспорядке. Теплодышащий дракон уездного значения.

У меня в посёлке такой есть. Занимает четыре дома вдоль. Появляется сам редко. В каждом из его домов живет женщина, представляющаяся знакомой.

Когда появилась первая знакомая, я понимающе кивнул. Мол, ну понятно. Знакомая, да… Знаем, мол.

Потом появилась вторая знакомая. Немедленно установил гласный надзор. Перевёл свой телескоп в стационарный режим ориентирования.

Третья знакомая (лет семидесяти) заставила моргать. Протер линзу телескопа. Помотал головой. Записал в журнал: «18.15. Падаю в обморок».

Четвёртая знакомая приехала жить со своим знакомым.

Феномен обсуждали у колодца неделю, замолкая при проезжающих в пыли автомобилях. Откланявшись очередному авто, возвращались к обсуждению.

Больше всего версий высказал я. Конспиративно делая вид, что жадно пью из ведра.

Оказалось, что «знакомые» – это тётки коррупционера и его бабушка. Зря я водой обливался. Природа причудлива в своих проявлениях.

Как всем прекрасно известно, я поселковый летописец. Смиренный Пимен чужих и диких праздников. Утром смотрел на посёлок и ликовал.

По сути дела, мой посёлок – это три символических кольца.

Золотое кольцо есть. Если соединить воображаемой линией места компактного проживания удачливого населения (жулья, по мнению остальных).