Действительно, судьбу 2-й ударной армии во многом определили просчеты Ставки, то есть Сталина, в планировании всей зимней кампании 1942 г.: сроки проведения важнейших операций выдвигались нереальные, не обеспеченные материальными и людскими ресурсами, стратегические резервы распылялись по нескольким фронтам и направлениям. Невысокий уровень стратегического руководства применительно к Волховскому фронту проявился в приказе Ставки ввести 2-ю ударную армию в прорыв в узкой полосе, едва пробитой в обороне врага. Глубоко ошибочными оказались и дальнейшие распоряжения Ставки, когда неосмотрительная поспешность сменилась чрезмерным промедлением с приказом о выводе армии из окружения. Хотя ответственность за это, в некоторой степени не безосновательно, была возложена на командующего войсками Ленинградского фронта генерала Хозина. В своем отчете начальник Особого отдела Волховского фронта старший майор госбезопасности Мельников так и написал: «Окружение 2-й ударной армии противнику удалось произвести только из-за преступно-халатного отношения командующего фронтом генерал-лейтенанта Хозина, не обеспечившего выполнения директивы Ставки о своевременном отводе войск армии из-под Любани и организации боевых операций в районе Спасской Полисти»[242].

Отрицательную роль в проведении Любанской операции сыграла также неспособность Ставки организовать взаимодействие Волховского фронта с 54-й армией Ленинградского фронта, хотя это является одной из ее прямых функций. План общего наступления 54-й и 2-й ударной армий Ставка разработала только к 28 февраля, когда наступление 2-й ударной на Любань уже не имело перспектив.

Другим крупным просчетом Ставки явилось решение расформировать Волховский фронт, что, в свою очередь, имело тяжелые последствия. Этот фактор усилился негативным воздействием на руководство Волховского фронта представителей Ставки – Мехлиса, Ворошилова, Маленкова, которые, не обладая должной компетенцией в военном деле, лишь оказывали давление на Мерецкова и командующих армиями, чтобы «любой ценой» выполнить приказы Сталина. В целом представители Ставки ничем не улучшили положение Волховского фронта и 2-й ударной армии.

Сразу же после завершения боев под Любанью немецкое командование приступило к подготовке новой операции по захвату Ленинграда. 23 июля 1942 г. Гитлер подписал директиву № 45 для группы армий «Север», в которой приказывал завершить штурм города не позднее первых чисел сентября. Для решения этой задачи была выделена освободившаяся после завершения штурма Севастополя в июне 1942 г. 11-я армия под командованием Э. фон Манштейна. После отдыха и пополнения она была перегруппирована из группы армий «Юг» в группу армий «Север». Вместе с пехотными соединениями под Ленинград перебрасывалось большое количество осадной артиллерии: мортиры калибра 220 и 420 мм («Толстая Берта»), 400-мм гаубицы. Кроме того, из Франции, Чехословакии и Германии прибывали артиллерийские установки на железнодорожных платформах с 240– и 210-мм орудиями, 177-мм французские пушки с дальностью стрельбы до 30 км и снарядами большой разрушительной силы. Выбор именно 11-й армии для удара по Ленинграду был вполне очевиден: войска Манштейна получили опыт в штурме крупного города в течение полугодовой битвы за Севастополь. Первоначально операция получила название «Фойерцаубер» («Волшебный огонь»), затем ее переименовали в «Нордлихт» («Северное сияние»).

Фюрер приказал устроить в Ленинграде «величайший в мире фейерверк». По Ленинграду немецкие генералы планировали наносить бомбовые удары в течение пяти дней, с тем чтобы превратить город в руины. На полевые аэродромы немецкой авиации было подвезено огромное количество бомб. Дальнобойная и среднего калибра артиллерия получила сверхнормативные боекомплекты.

В то же самое время, не зная о планах противника, готовило наступательную операцию и советское командование. «В то время никто из нас не знал, что немецкое командование готовило в те же дни операцию по окончательному овладению Ленинградом, перебросило для усиления своей группы армий «Север» значительную часть войск из Крыма и дополнительно сосредоточило на подступах к блокированному городу крупные силы артиллерии и авиации, возложив общее руководство операцией на генерал-фельдмаршала Манштейна. Всего этого мы не знали и находились в неведении относительно мероприятий противника», – писал в воспоминаниях бывший командующий войсками Волховского фронта К.А. Мерецков[243].

Поэтому никаких изменений в первоначальный план операции внесено не было. Он повторял замысел Синявинских операций осени 1941 г. – встречными ударами Ленинградского и Волховского фронтов разгромить шлиссельбургскую и мгинскую группировки противника и прорвать блокаду Ленинграда с суши. Главная роль в третьей Синявинской операции отводилась Волховскому фронту, ударная группировка которого должна была наступлением на Синявино и Мгу прорвать оборону противника, выйти к левому берегу Невы, соединиться там с войсками Ленинградского фронта. Этому фронту отводилась вспомогательная роль. Его войскам приказывалось своими ударами привлечь к себе возможно больше сил противника, способствуя войскам Волховского фронта в выполнении главной задачи.

Расстояние, разделявшее войска двух фронтов, составляло 16 км. Но что это были за километры? По всем естественным рубежам, вдоль рек и озер, вдоль оврагов и болот, по высотам и в лесных массивах, протянулись оборонительные позиции противника со множеством узлов сопротивления и опорных пунктов. В центре узлов сопротивления располагались артиллерийские и минометные батареи. Плотность противотанковых орудий составляла в среднем 7–8 на 1 км фронта. Личный состав размещался в прочных блиндажах, а передний край был прикрыт проволочными и минно-взрывными заграждениями.

Наступление также затруднялось крайне тяжелой местностью. Вот как характеризовал ее Мерецков: «Я редко встречал местность, менее удобную для наступления. У меня навсегда остались в памяти бескрайние лесные дали, болотистые топи, залитые водою торфяные поля и разбитые дороги. Трудной борьбе с противником сопутствовала не менее трудная борьба с природой. Чтобы воевать и жить, войска вынуждены были строить вместо траншей дерево-земляные заборы, вместо стрелковых окопов – насыпные открытые площадки, на протяжении многих километров прокладывать бревенчатые настилы и гати и сооружать для артиллерии и минометов деревянные платформы… Обширные торфоразработки, протянувшиеся от побережья Ладоги до селения Синявино, а к югу от Синявино сплошные леса с большими участками болот, труднопроходимых даже для пехоты, резко стесняли маневр войск и создавали больше выгод для обороняющейся стороны. Почти единственным сухим местом на этом направлении были Синявинские высоты, которые на 10–15 метров возвышались над окружающей плоской равниной. Естественно, именно они стали ключевой позицией на пути наступления наших войск, тем более что с них противник имел круговой обзор на несколько километров»[244]. О местности пишет в своих воспоминаниях и Манштейн, но в отличие от Мерецкова он предельно лаконичен: «…Мы никогда не организовали бы прорыва на такой местности»[245].