В любой сказочной композиции рождение фантастического элемента экспонируется с удивительной деликатностью: «жили-были старик со старухой» (факт), «и не было у них детей (факт и причина, создание тяги к чуду, без чуда ничего не выйдет) – и тогда слепили они из снега девочку»… «Надумал царь жениться» – факт и причина. «Жили-были три брата, двое умных, один дурак» – факт и причина и т. д.

Брать волшебную сказку как данность можно – но вся эта работа бесконечная. «Сказка – ложь, да в ней намек… урок» – реализм сказки в ее уроке! В ее привязанности и в признании опыта выдумки! Силы этого опыта. Жизненной мощи духа.

В сказке самое главное – выражение действительного! В ней геометрия и алгебра жизни. Интегральное ее исчисление. То, что сказка – заведомая ложь, есть предложенная игра. Но она может быть рассчитана и на полное доверие… «Откуда ни возьмись» – не отсутствие аргументации, это великий аргумент инстинкта надежды! Мой Олег в страшных местах сказки, когда терпеть уже было невмоготу, тихо подсказывал мне желанное продолжение – «откуда ни возьмись!»…

Так или иначе, при всем том, что очень интересно проследить исток произведения, его генезис, его генетику, его корень для существования самого произведения, это важно не более, чем корень для слова. Искусство – искус – искушение – искушенность – искусственность – искушать – мерцание смысла! Но есть и совсем иное! От одного корня слова уходят в самые разные области. Слово живет в исполнительстве своей жизнью, приобретая свое могущество, рождая своих отпрысков.

Классификация слов по алфавиту – классическая классификация, но она далека от ее матушки грамматики – науки формальной по самому своему содержанию. Развитие словарей – дело живое и необходимое: нужен словарь и философский, и физический, и химический, но нужен и искусствоведческий, и всякий прочий.

Классификация сказки В.Я. Проппом при всех случаях – удача, если только она не спутает понятие жанра окончательно.

Жанр, жанр, жанр! Ни в чем сегодня нет более вредоносной путаницы, чем в этом слове. Иногда кажется, что это термин-проститутка. Для меня – исполнителя, конкретоносца – слово «жанр» в общении с критикой – политик, который оказывается то на нашей, то на ихней стороне. Пересекая «государственную» границу между произведением и его оценкой, он то становится понятием рода (у критики), то вида (у исполнителя). Эта двойственность понятия не выдуманная, а к нашему сожалению, – живая.

О, жанр комедии! (И это уже специальный разговор.)

У Проппа определение жанра сказки столь многосложно, что исследование в общем итоге приводит не к ясности, а к путанице.

Возражая Проппу, хочется опереться на один вывод, к которому я пришел: исследуя любое живое явление, надо с самого начала признать за ним право тайны. Без этого все становится глупым и примитивным. Без этого позиция самонадеянна и, в конце концов, бесплодна! Заклинатели это знали! Шаманы это знали. Сегодня это знают актеры! Тайна жанра состоит, может быть, в том, что он отражает в себе вещи диаметральные: самое общее и самое конкретное. Цезарь Солодарь и Гоголь – комедиографы. И дело не только в том, что Гоголь – гений. А в том, что у Цезаря Солодаря в искусстве общая группа крови с певцом Лещенко, а у Гоголя – с Толстым и Достоевским. Морфологическое или молекулярное построение гоголевских «сказок» ближе к молекулярному строению философской клоунады.

Приятно было узнать, что Пропп пользовался принципом стадиальности. Не зная этого, я пользуюсь этим принципом уже давно, например в расследовании тайны кинематографических лидеров.

Существующий метод режиссерского анализа, как создание законов произведения, в направлении постижения объективной сути-задачи, есть новая и очень интересная методика. Собственно режиссура несет в себе божественные задачи (когда она объединяется с авторством) – создание за семь дней земли и живых существ, света и движения.

Профессия, появившаяся на стыке XIX и XX веков, выделила руководящее начало в процессе искусства. Опыт режиссуры мира – уже немалый опыт.

Если глубоко проникнуть в суть исполнительства (всеобщего) как коммуникации, то режиссура будет Бог-отец – исполнительство – Бог-сын – а духовная жизнь третье! Третье! Третье! Бог-дух святой!

И да здравствует треугольник Кузанского – в сумме 180 градусов, всегда! При любых бесчисленных ситуациях, 180 градусов – истина!

[Но до этого, как до всех сатурнов.]

А рождение мифологии, демонологии, эпоса, сказки – всего фольклора не случайно результативно двигалось к письменности как к своему концу! Фольклор-то и создал необходимость. (Или и фольклор тоже.) «Необходимость» в области духовного развития.

Письменность стала новым мозгом, вернее, у нее возможности мозга. У нее есть Память (практически бесконечная), она создает человеческие взаимосвязи – коммуникации меж людьми, находящимися в разных временных измерениях, она фиксирует духовное развитие и материализует его и т. д.

Это мозг человеческого духа, где человек – исполнитель его произведений (весь мир театр, мы в нем – актеры). Конечная духовность всего материального мира – новый путь его развития.

Для меня возникновение духовного мира связано в истории с рождением самосознания и в первую очередь в масштабе человечества с рождением национального самосознания. До существования наций (как объединений), до их создания история духовного развития не имела полной картины всей сложности человеческой общности. Вовсе не род, не племя, а именно нация, объединенная в первую очередь общностью языка, завершила всю картину человеческой общности. Именно нация стабилизировала фольклор – рождение мифологии и всего конгломерата фольклора происходило в моменты самосознания наций.

Однажды, долго лежа в больнице и перечитывая любимые сказки, я вдруг увидел, что в немецких вариантах знакомых сюжетов все кончается не свадьбой, а наказанием! Золушка выходит за принца, но это еще не конец, не финал, не этим у немцев кончается история Золушки. А вот когда ехали в церковь венчаться, то сели на плечи Золушки два голубка и левый выклевал правый глазик слева ехавшей сестры, а правый – соответственно левый – у второй. А когда ехали из церкви – то таким же манером доклевывали остальные! Отчего?

Да оттого, что немецкая нация складывалась в эпоху средневековья, когда наказание было очищением!

Русское национальное сознание складывалось в невиданно исключительных условиях. Россия была Элладой, в которой рабы были люди той же нации. В рабстве были демократические объединения людей. Сочетание демократичности и общего рабства дало особую трагическую окраску русскому фольклору: льдинка полюбила солнце – выхода нет. Ответ – смирение (Рублев).

Отчего это меня все волнует: мне думается, что в изучении фольклора лежат ответы на многие самые сложные и самые путаные вопросы о реализме, сюрреализме, абсурдизме и т. д. В изучении фольклора