– Нельзя ли побыстрее?

– Предоставь это мне, Афраэль. Если я побегу, всерешат, что я украл тебя. – Он огляделся, желая убедиться, что на грязнойулице некому было их подслушать. – Как все же ты собираешься это устроить?Ты же знаешь, что кое-кто способен учуять, как ты плутуешь со временем ирасстоянием. Нам нельзя привлекать внимание.

Она сдвинула брови.

– Пока не знаю. Я была вне себя, когда примчалась ктебе.

– Неужели ты хочешь убить свою мать?

– Ты говоришь отвратительные вещи, Спархок. –Афраэль задумчиво поджала губы. – Без шума, конечно, не обойдется, –пробормотала она.

– Я что-то не понял.

– Это один из недостатков того, что наши мирыпересекаются. Шум из одного мира проникает в другой. Люди по большей части немогут ни услышать нас, ни почувствовать наше присутствие, однако мы всегдабезошибочно слышим друг друга.

Спархок перешел на другую сторону улицы, подальше от шумнойпотасовки, которая выплеснулась на улицу из дверей матросской таверны.

– Если другие могут услышать тебя, как же ты скроешьто, что собираешься сделать?

– Ты не дал мне договорить, Спархок. Мы здесь не одни.Вокруг нас есть и другие – мое семейство, ваш эленийский Бог, тамульские боги,разнообразные духи и призраки, а к тому же воздух так и кишит бессильными.Порой они собираются в стаи, точно перелетные птицы.

Спархок остановился и отступил в сторону, пропуская ветхуюскрипучую повозку с древесным углем.

– Кто такие эти «бессильные»? – спросил он. –Они опасны?

– Ничуть. Они на самом деле даже не существуют. Это неболее чем воспоминания – старинные легенды и мифы.

– Они настоящие? Я могу их увидеть?

– Только если поверишь в них. Когда-то они были богами,но их приверженцы либо вымерли, либо были обращены в другую веру. Они стонут имечутся у грани реальности, не имея ни плоти, ни даже мысли – толькопотребность. – Афраэль вздохнула. – Мы выходим из моды, Спархок,словно прошлогодние наряды или старые башмаки и шляпы. Бессильные – этоотвергнутые за ненадобностью боги, которые с годами становятся все слабее ислабее, покуда от них не останутся только неслышимые страдальческиестоны. – Она вновь вздохнула. – Как бы то ни было, – продолжалаона, – шума и от них, и от других здесь предостаточно, и потому весьматрудно выделить что-то из этого гама.

Они миновали еще одну смрадную таверну, из которой неслосьгромкое и нескладное пьяное пение.

– Этот шум похож вот на это? – спросил Спархок,кивнув в сторону таверны. – Бессмысленные звуки, которые лезут в уши имешают расслышать то, к чему прислушиваешься?

– Более или менее. У нас, впрочем, имеются чувства,которых нет у вас, людей, поэтому, во-первых, мы сразу узнаем, когда кто-то изнас появляется поблизости, а во-вторых, чувствуем, когда он занимается«плутовством», если тебе угодно так это называть. Может быть, мне удастсяскрыть свои действия в постороннем шуме. Далеко еще нам идти?

Спархок повернул за угол, на тихую улочку.

– Мы подходим к окраине города.

Он удобнее перехватил в руках Афраэль и зашагал по улице,прибавив ходу. Дома на окраине Бересы были построены прочнее и стояли далеко отулицы, возвышаясь тут и там в надменном одиночестве.

– После того, как мы минуем мастерские углежогов, мывыйдем к опушке леса, – сказал он Афраэли. – Ты уверена, что этотшум, который я не слышу, сумеет заглушить твои чары?

– Я попробую позвать кое-кого на помощь. Мне только чтопришла в голову одна мысль. Киргон точно не знает, где я нахожусь, и ему несразу удастся определить точно мое местонахождение. Я попрошу кое-кого явитьсясюда и устроить что-то вроде вечеринки. Если они будут шуметь достаточногромко, а я управлюсь быстро, он даже не узнает, что я была здесь.

В мастерских углежогов, что кольцом лежали вокруг Бересы,сейчас оставались лишь считаные работники, которые поддерживали зловеще-красноепламя костров, – ко всему безразличные, почерневшие от дыма и вечнохмельные мужчины. Они шныряли в отблесках дымного пламени, точно обитателипреисподней, приплясывающие на вечно раскаленных углях. Спархок пошел быстрее,неся примолкшую Богиню-Дитя к темной окраине густого леса.

– Мне нужно будет видеть небо, – сказалаона. – Я не хочу запутаться в ветках. – И, помолчав, спросила:

– Ты боишься высоты?

– Не особенно, а в чем дело?

– Да так, просто спрашиваю. Ты только не тревожься. Яне допущу, чтобы с тобой что-то случилось. – Она вновь замолчала. –Ох ты, – пробормотала она, – об этом-то я и забыла.

– О чем? – Спархок отвел рукой нависшую ветку инырнул в темноту леса.

– Я должна буду принять свой настоящий облик.

– Что ты хочешь этим сказать? Разве ты сейчас – ненастоящая?

– Не совсем. Не расспрашивай меня, Спархок. Простоотыщи полянку под открытым небом и оставь меня в покое. Мне нужно попроситьпомощи – если только я сумею их найти.

Он продирался через густой подлесок, чувствуя, как все тужестягивается внутри леденящий узел и сердце каменным комом стынет в груди.Чудовищный выбор, перед которым поставила их судьба, буквально раздирал его начасти. Сефрения умирает, но, чтобы спасти ей жизнь, он должен подвергнутьопасности жизнь Эланы… Лишь непреклонная воля Беллиома гнала его сейчас вперед.Собственная его воля оцепенела, разрываясь от тяжести между людьми, которых онлюбил больше всего на свете. Охваченный безнадежным отчаянием, он угрюмопрокладывал себе дорогу через лесные заросли.

Наконец он выбрался на небольшую, поросшую высоким мхомполянку, где звенящий ручей стекал в озерцо, в котором отражались звезды, рассыпанные,точно зерна жемчуга, по бархатно-черному небу. Это было тихое, почтизачарованное место, но глаза Спархока отказывались воспринимать его красоту. Оностановился и опустил на землю Афраэль. Личико ее застыло, лишенное всякихчувств, широко раскрытые глаза невидяще смотрели в никуда. Спархок напряженнождал.

– Ну, наконец-то! – раздраженно проговорилаона. – Им так трудно что-нибудь объяснить. Они все время лопочут о своем иничего не хотят слышать.

– О ком это мы говорим?

– О тамульских богах. Теперь я понимаю, почему Оскайн –атеист. В конце концов я уговорила их прийти поиграть сюда. Это поможет нам стобой укрыться от Киргона.

– Поиграть?