class="sup">59. Ссуды выдавались на наем рабочих рук, приобретение семян, живого и мертвого инвентаря. Размер их зависел от размера хозяйства и состава семьи. Ссуды выдавались натурой: семенами, сельскохозяйственным и мертвым инвентарем, помощью рабочей силой и лишь в крайних случаях «при полной невозможности натурализовать ссуду таковая выдавалась в денежной форме»60.

Волостные комкрасхозы определяли сроки погашения ссуд путем сдачи излишков урожая по нормам Наркомпрода в течение срока не дольше, чем три года со дня получения. Волостным и уездным комиссиям следовало следить за тем, «чтобы отпущенные семье красноармейца средства шли на поддержание хозяйства, а не на другие цели. В противном случае выдачи ссуд прекращались»61.

В Пермской губернии уездные и волостные комкрасхозы существовали, но их деятельность, как и деятельность других советских учреждений в уездах и волостях, в большинстве своем была формальной. Чтобы помощь оказывалась своевременно и действительно тем, кто в ней нуждался, необходимо было, как минимум, знать, сколько имелось таких семей и обследовать их материальное состояние. Эта громоздкая работа была невыполнима, во-первых, ввиду отсутствия специальных работников, во-вторых, требовала времени, и, наконец, в-третьих, комиссии не располагали средствами и материальными ресурсами для оказания такой помощи.

В результате семьи красноармейцев не получали помощи, становились объектом притязания тех же властей в плане выполнения разного рода повинностей. Положение осложнялось в результате прибытия военнослужащих, которых также следовало учитывать. Наступала полная неразбериха. Некоторые военнослужащие не имели на руках нужного удостоверения, которое могло бы свидетельствовать о их добросовестной службе. Судя по сохранившимся документам, комкрасхозы все данные о количестве семей «брали с потолка», заявляли в губпродком и получали совсем не то количество, сколько требовалось, а намного меньше.

Одним из неизбежных последствий этого стало массовое недовольство членов семей красноармейцев, которое с помощью почты передавалось на фронт. Политические сводки пермского отделения военной цензуры за март 1920 г. содержат письма красноармейцев с жалобами их родственников на произвол местных властей: «отобрали последнее», «возвращайся домой», «все дома – ты один воюешь» и т. п.

Из поселка Бондюг Чердынского уезда писали: «Дорогой сын, у нас ребята все еще на учете, и все находятся дома»62. Из Ново-Ильинска сообщали на фронт: «У нас здесь все солдаты на учете. Иван в кузнице, а остальные – в лесном отделе, ты как-нибудь вырывайся домой»63. Из села Частых сообщали: «Твой дядя Кирилл Малафеевич живет дома, Федор Андреевич тоже дома живет»64. Из села Егвы Пермского уезда писали: «Ваня Буруносов жил дома, все вспахал, никто не знал»65. Из Перми сообщали на фронт: «Ребята живут дома, Викул дома дезертиром, Кипр дома тоже дезертир. Сережа дома. Волотька Тихонов дома на учете: на столбе смотрит за пожаром. Осип Павлович дома. Общество не выказывает дезертиров»66.

Шли на фронт и более обстоятельные и мрачные описания тяжелейшей хозяйственной ситуации в тылу, которые содержали осуждение политики военного коммунизма, а также вопрос «за что воюешь?».

Так, из деревни Березовой Корепинской волости Чердынского уезда писали: «Вася, вы за что воюете? Здесь нас сжали в корку Красной армии начальство. Бросайте войну и бежите прочь, с фронта. Здесь отцов и матерей совсем разоряют до последней рубашки. Стража все дрова и бревна все заклеймили, теперь даже крестьянской дачи не стало, все стало казенное. Которое деревцо стоит под окном, и оно стало казенное. В крестьянской избе даже и на метлу негде срубить. Вот какую свободу вы завоевали»67.

С завода «Ножовка» Оханского уезда писали: «У нас в деревне беспорядки. Пришли раз солдаты, увели у нас корову молоденькую. Накладывают очень большие налоги. Если есть в амбаре пуд муки, то полпуда отбирают. Не знаем, как и жить… Председатель Санко Саламеич набрал 25 человек солдат, взяли корову и увели… Житье очень плохое. Слово сказать сейчас нельзя, а то арестуют. Еще у нас отбирают картошку и яйца. Петя, эта власть очень плохая»68.

Из Верхне-Чусовских городков сообщали: «Товарищи не обращают внимания на красноармейские семьи, которые сидят у власти. Придем просить хлеба – они говорят: „Нету, только служащим“. А красноармейские семьи пускай с голоду помирают? Зачем же Филипп это так? Разве ты не работал? Разве ты не приносил революции пользу? Мне кажется, втрое больше принес пользы, чем они»69.

С завода «Нытва» писали на фронт: «Когда ты уехал, у нас отобрали весь невод, и веревки, и землю. Шурка поспорил – его арестовали. Денег не дали. Ну чем мы будем теперь кормиться? Всех разорили. Во-первых, землю отобрали, во-вторых, невод. Значит, мы лишимся коровы и лошади. Говорили, что рыбу армии, а теперь выдают населению, а оно меняет на хлеб. Ну что теперь будем делать. Никто не работает. Два добровольца. Если бы не служба, то я бы к самому Ленину пошла. Что это такое? Два добровольца, а всех разорили»70.

Некто писал своему брату: «Дорогой брат Ваня. Сообщаю Вам про домашнее обстоятельство. Живем незавидно. Хлеба имеем скудно и приобрести его негде. Товарищи осенью свой отобрали, обещали привезти из Сибири, но пока ни одного фунта не видим. Когда я был на службе, то в газетах читал, что семьи красноармейцев всем удовлетворены по неделе, оказывается, напротив, не только удовлетворяют, а остальное отбирают. У нас дома 12 человек. Имеем 2 коровы, на пропитанье самим не хватает, а уездный упродком требует сдавать по 2 фунта молока с коровы ежедневно. Кроме того, требуют по 3 фунта масла тоже с каждой коровы. Привезли в волость в ноябре месяце мануфактуру и по сие время не выдают. Хотя из центра было предписание. Нас дразнят, как малых детей. Велели вырубить нашей волости 300 кубов дров, тогда говорили – выдадим мануфактуру, затем требуют выполнить 60 % хлебную разверстку, ее выполнили. Следующие предписания 400 процентов картошки, но ее такое количество не могли выполнить, теперь требуют молоко…»71.

И в другом письме были описаны такие же беды: «Дорогой товарищ, сообщаю тебе, что у нас здесь в исполкоме нет никакого порядка, коммунисты почти грабят. Со слов одного товарища, в одно время был приглашен крестьянами поп для молитв, и было пожертвовано попу много хлеба и денег, наши товарищи коммунисты все это отобрали у него и даже деньги. Недовольство растет в крестьянах. Еще коммунисты набрали себе много хлеба, а бедные крестьяне остались совсем без хлеба, красноармейкам не оказывают никакой помощи»72.

Таким образом, семьи красноармейцев не только не получали обещанной помощи, но и становились объектом самой беспощадной продразверстки и даже репрессий в случае проявления недовольства.

Как показывают современные исследования по разным