неуклюжи.

Тут я перевел дух и добавил, чувствуя, что наживаю себе врага, но и другом этот человек не является. Да и остановиться уже не могу: вместе со словами прорываются и стресс от переселения в новое тело, и напряжение от похода по пещерам. Прямо говорю, и легче становится:

— Вы, господин стражник, для меня были едва ли не родным дядькой. И отец вас уважал, пока жив был. Только вот зря уважал, оказывается. Прогнили вы изнутри, если вам унижение подростка в радость. Так что идите-ка вы, господин стражник, в задницу, там и найдете извинения. А я, пожалуй, через другие ворота в город пойду.

— Ах ты, щенок!.. — едва не задохнулся от гнева стражник. Может, даже копьем попытался бы достать, но я предусмотрительно отошел подальше. Может, Пит мастерски управляется с копьем, только вот быстро бегать эта туша точно не сможет. — Ты чего, яйца себе отрастил?! НА КОЛЕНИ!

— Прекратить! — Скомандовал Кирба, о котором я уже успел забыть. — Пит, сходи, проверь, все ли в порядке в караулке. Через минуту вернешься.

— Но этот сопляк…

— Выполнять! А ты, парень, иди-ка в город, пока не случилось чего.

Дождавшись, пока толстяк зайдет в караулку, я прошел через ворота, но остановился рядом с Кирбой.

— Чего сегодня с дядькой Питом случилось?

— Теперь весь город знает о твоей неудаче, парень. Приятели твои за последние два дня всем растрепали, что неудачное у тебя было пробуждение. По улицам бегали, голосили, рассказывая всем, кто знает тебя, и кто не знает: такое все же не каждое десятилетие случается, народ слушал и слушал внимательно. Репутацию напрочь тебе испоганили, истоптали. Советую тебе в другой город переехать, и жить там тихо, не привлекая внимания к своим… особенностям.

Я кивнул и пошел в направлении горелых развалин, которые остались от дома. Кабал после гибели родителей жил у тетки, но все средства прятал в садике дома. Вот они мне и нужны, чтобы купить подходящее зелье. И побыстрее, пока лавка еще работает.

Отойдя от ворот подальше, оглянулся. С этого расстояния стражник казался маленьким — большим пальцем закрыть можно. А вот Король демонических обезьян раза в два больше был. У меня, кстати, есть один такой, только маленький. Интересно будет потом увидеть, как ему дядька Пит проход загораживать будет…

Родной участок — домом эти руины назвать не получалось — встретил меня вялой руганью и двумя закутанными в рванье телами. Тела бродили по участку и копошились в обломках. Грязные ладони разгребали жирный пепел, тощие руки переворачивали оставшиеся балки пытаясь что-то найти. Небрежно подстриженные бороды бродяг и дрожащие пальцы говорили, что люди ищут хоть что-нибудь, что можно обменять на выпивку.

В былые времена отец Кабала выкинул бы этих засранцев за порог, как следует отходив по бокам дубинкой. Только нет уже больше отца.

— Вы чего, оборзели?! — громко сказал я. — А ну пошли вон с участка!

Оборванец напрягся было, но рассмотрев меня, расслабился.

— А, это ты, — без интереса сказал он. — Пшел вон, пока голова на плечах.

— Это ты сейчас вон пойдешь, — сообщил я, и перехватил подвернувшуюся под руку обгоревшую палку.

— Еще раз скажи такое, сопляк, и я подумаю, что ты хочешь драки, — повернулся ко мне один из бродяг. На его ладони зажегся крохотный огненный шарик.

Вот черт. Я видел, на что способны огнешары размером с голову — городские маги иногда развлекались, на потеху детишкам бросая их по соломенным чучелам, или же швыряя в холмы с городской стены. Огнешар взрывался, расплескивая липкий огонь, который горел еще несколько минут, выжигая либо чучело до основания и землю под ним, либо хорошенько так опаляя землю. Разумеется, огнешар, который мне показали, был гораздо меньше: любой городской маг будет долго смеяться, увидев такое заклинание, но мне хватит. Попадет в рубаху, прожжет и ткань, и мне ожогов оставит. А то и конечности лишит.

— Это мой участок, — сбавил я обороты.

— Действительно? Токмо ходят слухи, что твоя тетка выставила его на продажу, — загоготал второй бродяга. — Так что сперва убедись, что имеешь какие-то права, а потом предъявляй претензии честным людям!

Вот же дерьмо! Не хватало мне проблем с системой и зверенышем, так еще судьба новых подкинула… Ладно, сейчас разберусь с демоническим детенышем, а потом уже подумаю, как решить новую проблему. Одна мысль отдать имущество, которое по праву наследства должно было перейти к Кабалу… то есть, теперь уже ко мне, попросту противоречит моим принципам и здравому смыслу. Я не жадный, за монету не удавлюсь, да и до чужого не жадный. Но вот свое никому не отдам, а раз уж я попал в тело Кабала, то все, принадлежавшее ему, теперь мое.

Зря они искали хоть что-то ценное в развалинах дома — оттуда Кабал уже все выгреб. Знал тайник, где отец держал монеты, потому запрятанный в стену кошель и обожженная шкатулка с украшениями матери перекочевали в яму под корнями плодовой груши раньше, чем мародеры вообще поняли, что можно поживиться на чужом горе.

Потому я поднял ладони, показывая, что получить в лицо огнешаром не желаю, и пошел по дуге в сторону сада. Там, дождавшись, пока бродяги перестанут смотреть в мою сторону, быстро разгреб землю и вынул изрядно растолстевший кошель с серебром. Теперь — ходу!

Тщетно пытался незаметно забрать свое же добро со своего же участка. Углядели, что я что-то вытащил, зашевелились. Пришлось бежать, стараясь двигаться как можно мягче, чтобы лишний раз не тревожить мешок и его содержимое.

— Стой! — заорал мне вслед оборванец. — Стой, иначе хуже будет!

Хуже — это когда мародеришь участок сироты, копаясь в пепле его родителей. Ниже этого уже не упасть.

Пару кварталов я бежал, не слишком напрягаясь, но даже так бродяги быстро отстали. Я пробежал еще два квартала, пока проклятья, которыми меня осыпали шакалы, окончательно не затихли.

И так бывает. Этим людям повезло с пробуждением больше, чем Кабалу, но за годы пьянок и лени они обросли жиром, захирели и убили свой потенциал. Я таким точно не стану.

И вот я зашел в лавку продавца зелий. В помещении было тихо, уютно, пахло травами. Самих трав не было — вдоль стен маленького, уютного помещения стояли стеллажи с разноцветными бутыльками. Продавец был весьма приветлив: увидав меня, грязного и оборванного, не показал презрения и на дверь