— Хватит, — остановил его Олег, — это глупо.Если мы начнем вспоминать свои школьные приключения и сломанные крылья бабочек,то вся эта затея изначально никому не интересна. Не хотите говорить откровенно,так и скажите.

Было заметно, что он привык руководить.

— Господин Базуров в своем репертуаре, — веселозаметил Тигран. — А почему ты решил, что я шучу? Может, смерть бабочки —это вселенская трагедия, а тот поцелуй в школе — мое самое приятноевоспоминание?

— Олег прав, — вмешалась Нина, — почему тывсе время шутишь, Тигран? Если не хочешь серьезно разговаривать, нечего быловспоминать про этот трибунал.

— Вот именно, — поддержала ее Алла, — Тигранвсе старается превратить в смешное.

— Ну вот, на меня напали сразу все женщины, —поднял обе руки Тигран. — Хорошо хоть Лена молчит, иначе не знаю, что бы яделал. Спасибо тебе, Лена, за поддержку.

— На здоровье, — усмехнулась она. — Я ждала,что ты расскажешь о своих грехах, потому и молчу. А свои заслуги ты все равнонам распишешь лучше всех.

— И ты, Брут… — вновь не удержался от улыбкиТигран. — Все против меня.

— Давайте я начну, — неожиданно предложил Вадим.

Снова наступило молчание. Официанты принесли очередныеблюда, разлили всем вино. И лишь когда они удалились, Аркадий спросил у Вадима:

— Ты хочешь начать первым?

— Хочу, — подтвердил тот.

И все поняли, что он намерен говорить серьезно.

— Самый лучший поступок в жизни я совершил во времяраспределения в институте, — задумчиво произнес Вадим, — на пятомкурсе. Тогда еще было распределение и мы ждали в коридоре, когда нас позовут,чтобы объявить, кого куда направляют. Последний год Советской власти —девяносто первый. Мне тогда было двадцать два. Я, как и все, знал, что первыхтроих выпускников оставят в Москве для работы на новом полиграфическомкомбинате. Это были престижные места, и нам заранее объявили, что туда попадуттолько трое. И всем было известно, кто именно останется в Москве, получивназначение на этот комбинат, — круглые отличники. А четвертой следом занами шла Римма Хохрякова. Она сейчас живет в Америке, уехала туда вместе смужем пять лет назад. А тогда встречалась с одним из наших сокурсников и краспределению была уже на пятом месяце беременности. У нее в дипломе была одначетверка. По истории КПСС. Ей ее поставила строгая дама, старая дева, котораясчитала появление в аудитории беременной студентки, к тому же незамужней, аморальнымповедением. В общем, все знали, что Хохрякова училась даже лучше остальных, новот так оказалась в списке лишь четвертой.

Тогда мы трое договорились, что откажемся от своих мест нановом комбинате в ее пользу. Но сначала перед комиссией предстал Абрамов и неотказался. Затем пошел Важейкин и тоже подписал предложенное направление. Я былтретьим по алфавиту из лучших выпускников того года. И должен признаться,положение у меня было достаточно сложное: у меня болела мама, а на новомкомбинате должны были платить хорошую зарплату. И все-таки в последний момент ярешил отказаться. Объявил комиссии, что хочу поехать в Тулу на другойполиграфический комбинат. Они меня долго отговаривали. Но я твердо стоял насвоем. И Хохрякова попала на мое место…

— Ну и дурак, — не выдержал Тигран, — ненужно было отказываться. Твоя сокурсница давно загорает в Америке, а ты так ине стал настоящим полиграфистом.

— Не стал, — согласился Вадим, — три года яездил в Тулу, и в конце концов это надоело. К тому времени распался СоветскийСоюз, я ушел в кооператив, который выпускал кожаные куртки, и с тех порзабросил свою профессию. Вот только недавно пришел в нашу фирму, где мысотрудничаем с Аркадием.

— Сейчас полиграфисты самые богатые люди, — мрачнозаметил Олег. — Слушай, а это не тот Важейкин, который возглавляетиздательство «Арго»?

— Тот самый. Петя Важейкин, — кивнул, невеселоусмехнувшись, Вадим. — Он сейчас известный человек.

— Ну и для чего ты это устроил? — полюбопытствовалТигран. — Глупый поступок молодого романтика. Она все равно не сделаланормальной карьеры, уехала в Америку, а ты лишился перспективной работы,оставил больную маму, отправился гробить себя в Тулу. Глупо… Ребенок хоть былот тебя?

— Иди ты… — обиделся Вадим.

— Ну она вышла замуж за отца своего ребенка? —поинтересовался Аркадий.

— Нет, — ответил Вадим. — Она вышла замужсовсем за другого человека.

Лена уронила ложку.

— Почему ты никогда мне этого не рассказывал? —потребовала она ответа.

— Не придавал этому значения, — буркнулВадим, — а сейчас вдруг вспомнил. Тигран слишком часто обзывает меня«полиграфистом». Вот я и вспомнил.

— Опять я виноват, — усмехнулся Тигран.

Дронго обратил внимание, что незнакомец за маленькимстоликом тоже прислушивается к разговору соседей. Возможно, этот человекпонимал русский язык.

— Это неинтересно, — заявила Алла. — Каждыйиз вас сейчас начнет расписывать, какой он порядочный и честный, а еще при этомпривирать. За честность не судят, и хорошие поступки трибунал не обсуждает. Этонеправильно. Давайте сделаем по-другому. Пусть каждый расскажет о самом гадкомпоступке в своей жизни. Только очень честно. И без глупых шуток. А мы вынесемприговор. Вот это будет логично.

— Верно, — поддержала ее Нина, — только необманывайте. Пусть Вадим первым и расскажет о самом плохом своем поступке. Еслиуж начал, пусть продолжает…

— Давай, Вадим, — подзадорил его Тигран. — Мыждем от такого благородного романтика признания о его моральном падении. Нестесняйся!

Вадим взглянул на него. Поднял бокал вина, залпом его выпил.Помолчал и начал рассказ:

— В девяносто восьмом в нашем кооперативе мы потерялиполмиллиона долларов. И все банки отказались иметь с нами дело. Вы же помните,какая тогда сложилась ситуация. — Он повертел в руках пустой бокал. —Я встретился со знакомым банкиром, и он мне честно сказал, что никто нам недаст ни копейки. Такое было глупое время. Рынок тогда завалили турецким икитайским ширпотребом, который был в десять раз дешевле нашего. В общем, японял, что дело нужно закрывать. Я ничего не сказал ребятам, моим компаньонам,но потихоньку начал готовиться. Все понемногу распродавал, превращал деньги вдоллары — тогда это было надежнее всего. Одним словом, действовал тайком отребят. И когда в августе девяносто восьмого случился дефолт, я почти ничего непотерял. У меня все деньги находились в долларах, а ребята держали свои счета врублях. И контракты они заключали в рублях. Верили нашему правительству,которое держало курс шесть рублей за доллар. А я не верил и заключал все своиконтракты только в долларах. В сентябре выяснилось, что я единственный изчетверых, кто сумел удержаться на плаву. Остальные обанкротились. Один из нихвыбросился из окна. Я до сих пор виню себя в его смерти…