Потом совесть упрекнула ее, и ей захотелось сказатьчтонибудь ласковое и хорошее; но она рассудила, что это будет понято какпризнание в том, что она виновата, а дисциплина этого не допускает. И онапромолчала и занялась своими делами, хотя на сердце у нее было неспокойно. Томсидел, надувшись, в углу и растравлял свои раны. Он знал, что в душе теткастоит перед ним на коленях, и мрачно наслаждался этим сознанием: он не подаст ивида, – будто бы ничего не замечает. Он знал, что время от времени она посылаетему тоскующий взор сквозь слезы, но не желал ничего замечать. Он воображал,будто лежит при смерти и тетя Полли склоняется над ним, вымаливая хоть словопрощения, но он отвернется к стене и умрет, не произнеся этого слова. Что онапочувствует тогда? И он вообразил, как его приносят мертвого домой, вытащив изреки: его кудри намокли, измученное сердце перестало биться. Как она тогдаупадет на его бездыханный труп и слезы у нее польются рекой, как она будетмолить бога, чтоб он вернул ей ее мальчика, тогда она ни за что больше его необидит! А он Судет лежать бледный и холодный, ничего не чувствуя, – бедныймаленький страдалец, претерпевший все мучения до конца! Он так расчувствовалсяот всех этих возвышенных мечтаний, что глотал слезы и давился ими, ничего невидя, а когда он мигал, слезы текли по щекам и капали с кончика носа. И он такнаслаждался своими горестями, что не в силах был допустить, чтобы какая-нибудьземная радость или раздражающее веселье вторглись в его душу; он оберегал своюскорбь, как святыню. И потому, когда в комнату впорхнула его сестрица Мэри, всясияя от радости, что возвращается домой после бесконечной недели, проведенной вдеревне, он встал и вышел в одну дверь, окруженный мраком и грозовыми тучами, вто время как ликование и солнечный свет входили вместе с Мэри в другую.

Он бродил далеко от тех улиц, где обычно играли мальчики,выискивая безлюдные закоулки, которые соответствовали бы его настроению. Плотна реке показался ему подходящим местом, и он уселся на самом краю, созерцаямрачную пелену реки и желая только одного: утонуть сразу и без мучений, несоблюдая тягостного порядка, заведенного природой. Тут он вспомнил про цветок,извлек его из кармана, помятый и увядший, и это усилило его скорбноеблаженство. Он стал думать о том, пожалела ли бы она его, если б знала. Может,заплакала бы, захотела бы обнять и утешить. А может, отвернулась бы равнодушно,как и весь холодный свет. Эта картина так растрогала его и довела его муки дотакого приятно-расслабленного состояния, что он мысленно повертывал ее и так исяк, рассматривая в разном освещении, пока ему не надоело. Наконец он поднялсяна ноги со вздохом и скрылся в темноте.

Вечером, около половины десятого, он шел по безлюдной улицек тому дому, где жила прелестная незнакомка. Дойдя до него, он постоял сминуту: ни одного звука не уловило его настороженное ухо; свеча бросала тусклыйсвет на штору в окне второго этажа. Не там ли она присутствует незримо? Онперелез через забор, осторожно перебрался через клумбы с цветами и стал подокном; долго и с волнением глядел на него, задрав голову кверху; потом улегсяна землю, растянувшись во весь рост, сложив руки на груди и прижимая к нейбедный, увядший цветок. Так вот он и умрет – один на белом свете, – ни крованад бесприютной головой, ни дружеской, участливой руки, которая утерла быпредсмертный пот с его холодеющего лба, ни любящего лица, которое с жалостьюсклонилось бы над ним в последний час. Наступит радостное утро, а она увидитего бездыханный труп. Но ах! – проронит ли она хоть одну слезинку над еготелом, вздохнет ли хоть один раз о том, что так безвременно погибла молодаяжизнь, подкошенная жестокой рукой во цвете лет?

Окно открылось, резкий голос прислуги осквернил священнуютишину, и целый потоп хлынул на распростертые останки мученика.

Герой едва не захлебнулся и вскочил на ноги, отфыркиваясь. Ввоздухе просвистел камень вместе с невнятной бранью, зазвенело стекло,разлетаясь вдребезги, коротенькая, смутно различимая фигурка перескочила череззабор и растаяла в темноте.

Когда Том, уже раздевшись, разглядывал при свете сальногоогарка промокшую насквозь одежду, Сид проснулся; но если у него и былокакое-нибудь желание попрекнуть и намекнуть, то он передумал и смолчал, заметивпо глазам Тома, что это небезопасно.

Том улегся в постель, не считая нужным обременять себямолитвой, и Сид мысленно отметил это упущение.

Солнце взошло над безмятежной землей и осияло с высотымирный городок, словно благословляя его. После завтрака тетя Полли собрала всехна семейное богослужение; оно началось с молитвы, построенной на солидномфундаменте из библейских цитат, скрепленных жиденьким цементом собственныхдобавлений; с этой вершины, как с горы Синай, она и возвестила суровую главузакона Моисеева.

После этого Том, как говорится, препоясал чресла и приступилк зазубриванию стихов из Библии. Сид еще несколько дней назад выучил свой урок.Том приложил все силы, для того чтобы затвердить наизусть пять стихов, выбравих из Нагорной проповеди, потому что нигде не нашел стихов короче.

Через полчаса у Тома сложилось довольно смутноепредставление об уроке, потому что его голова была занята всем, чем угодно,кроме урока, а руки непрерывно двигались, развлекаясь каким-нибудь постороннимделом.

Мэри взяла у него книжку, чтобы выслушать урок, и Том началспотыкаться, кое-как пробираясь сквозь туман:

– Блаженны… э-э…

– Нищие…

– Да, нищие; блаженны нищие… э-э-э…

– Духом…

– Духом; блаженны нищие духом, ибо их… ибо они…

– Ибо их…

– Ибо их… Блаженны нищие духом, ибо их есть царствиенебесное. Блаженны плачущие, ибо они… ибо они…

– У…

– Ибо они… э…

– Уте…

– Ибо они у те… Ну, я не помню, как там дальше! Блаженны ибоплачущие, ибо они… ибо плачущие… а дальше как? Ей богу, не знаю! Что же ты неподскажешь, Мэри! Как тебе не стыдно меня дразнить?

– Ах, Том, дурачок ты этакий, вовсе я тебя не дразню, и недумаю, даже. Просто тебе надо как следует выучить все сначала. Ничего, Том,выучишь как-нибудь, а когда выучишь, я тебе подарю одну очень хорошую вещь. Ну,будь же умницей!

– Ладно! А какую вещь, Мэри, ты только скажи?

– Не все ли тебе равно. Раз я сказала, что хорошую, значит,хорошую.

– Ну да уж ты не обманешь. Ладно, я пойду приналягу.