Как водится, директор школы стал перед кафедрой, держамолитвенник в руках, и, заложив его пальцем, потребовал внимания. Когдадиректор воскресной школы произносит обычную коротенькую речь, то молитвенник вруках ему так же необходим, как ноты певице, которая стоит на эстраде, готовясьпропеть соло, – хотя почему это нужно, остается загадкой: оба эти мучениканикогда не заглядывают ни в молитвенник, ни в ноты. Директор был невзрачныйчеловечек лет тридцати пяти, с рыжеватой козлиной бородкой и короткоподстриженными рыжеватыми волосами, в жестком стоячем воротничке, верхний крайкоторого подпирал ему уши, а острые углы выставлялись вперед, доходя до уголковрта. Этот воротник, словно забор, заставлял его глядеть только прямо передсобой и поворачиваться всем телом, когда надо было посмотреть вбок; подбородкомучитель упирался в галстук шириной в банковый билет, с бахромой на концах;носки его ботинок были по моде сильно загнуты кверху, наподобие лыж, – результат,которого молодые люди того времени добивались упорным трудом и терпением,просиживая целые часы у стенки с прижатыми к ней носками. С виду мистер Уолтерсбыл очень серьезен, а в душе честен и искренен; он так благоговел перед всем,что свято, и настолько отделял духовное от светского, что незаметно для себясамого в воскресной школе он даже говорил совсем другим голосом, не таким, какв будние дни. Свою речь он начал так:

– А теперь, дети, я прошу вас сидеть как можно тише и прямееи минуту-другую слушать меня как можно внимательнее. Вот так. Именно так идолжны себя вести хорошие дети. Я вижу, одна девочка смотрит в окно; кажется,она думает, что я где-нибудь там, – может быть, сижу на дереве и беседую сптичками. (Одобрительное хихиканье.) Мне хочется сказать вам, как приятновидеть, что столько чистеньких веселых детских лиц собралось здесь для того,чтобы научиться быть хорошими.

И так далее, и тому подобное. Нет никакой надобностиприводить здесь конец этой речи. Она составлена по неизменному образцу, апотому мы все с ней знакомы.

Последняя треть его речи была несколько омраченавозобновившимися среди озорников драками и иными развлечениями, а также шепотоми движением, которые постепенно распространялись все дальше и дальше идокатились даже до подножия таких одиноких и незыблемых столпов, как Сид иМэри. Но с последним словом мистера Уолтерса всякий шум прекратился, и конецего речи был встречен благодарным молчанием.

Перешептывание было отчасти вызвано событием более или менеередким – появлением гостей: адвоката Тэтчера в сопровождении какого-то совсемдряхлого старичка, представительного джентльмена средних лет с седеющимиволосами и величественной дамы, должно быть, его жены. Дама вела за рукудевочку. Тому Сойеру не сиделось на месте, он был встревожен и не в духе, акроме того, его грызла совесть – он избегал встречаться глазами с Эми Лоуренс,не мог вынести ее любящего взгляда. Но как только он увидел маленькуюнезнакомку, вся душа его наполнилась блаженством. В следующую минуту он ужестарался из всех сил: колотил мальчишек, дергал их за волосы, строил рожи, –словом, делал все возможное, чтобы очаровать девочку и заслужить ее одобрение.Его радость портило только одно – воспоминание о том, как его облили помоями всаду этого ангела, но и это воспоминание быстро смыли волны счастья,нахлынувшие на его душу. Гостей усадили на почетное место и, как только речьмистера Уолтерса была окончена, их представили всей школе. Джентльмен среднихлет оказался очень важным лицом – не более и не менее как окружным судьей,самой высокопоставленной особой, какую приходилось видеть детям. Им любопытнобыло знать, из какого материала он создан, и хотелось услышать, как он рычит,но вместе с тем было и страшно. Он приехал из Константинополя, за двенадцатьмиль отсюда, – значит, путешествовал и видел свет: вот этими самыми глазамивидел здание окружного суда, о котором ходили слухи, будто оно под железнойкрышей. О благоговении, которое вызывали такие мысли, говорило торжественноемолчание и ряды почтительно взирающих глаз. Ведь это был знаменитый судьяТэтчер, брат здешнего адвоката. Джеф Тэтчер немедленно вышел вперед, на завистьвсей школе, и показал, что он коротко знаком с великим человеком. Если б он могслышать шепот, поднявшийся кругом, то этот шепот услаждал бы его душу, какмузыка:

– Погляди-ка, Джим! Идет туда. Гляди, протянул ему руку –здоровается! Вот ловко! Скажи, небось хочется быть на месте Джефа?

Мистер Уолтерс старался, проявляя необыкновеннуюраспорядительность и расторопность, отдавая приказания, делая замечания ирассыпая выговоры направо и налево, кому придется. Библиотекарь старался, бегаявзад и вперед с охапками книг и производя ненужный шум, какой любит подниматьмелкотравчатое начальство. Молоденькие учительницы старались, ласково склоняясьнад учениками, которых не так давно драли за уши, грозили пальчиком маленькимшалунам и гладили по головке послушных. Молодые учителя старались, делаястрогие выговоры и на все лады проявляя власть и поддерживая дисциплину. Почтивсем учителям сразу понадобилось что-то в книжном шкафу, рядом с кафедрой; иони наведывались туда раза по два, по три, и каждый раз будто бы нехотя.Девочки тоже старались как могли, а мальчики старались так усердно, что жеванаябумага и затрещины сыпались градом. И над всем этим восседал великий человек, благосклонноулыбаясь всей школе снисходительной улыбкой судьи и греясь в лучах собственнойславы, – он тоже старался.

Одного только не хватало мистеру Уолтерсу для полногосчастья: возможности вручить наградную Библию и похвастать чудом учености. Унекоторых школьников имелись желтые билетики, но ни у кого не было столько,сколько надо, – он уже опросил всех первых учеников. Он бы отдал все на светеза то, чтобы к немецкому мальчику вернулись умственные способности. И в тусамую минуту, когда всякая надежда покинула его, вперед выступил Том Сойер сдевятью желтыми билетиками, девятью красными и десятью синими и потребовал себеБиблию. Это был гром среди ясного неба. Мистер Уолтерс никак не ожидал, что Томможет потребовать Библию, – по крайней мере, в течение ближайших десяти лет. Ноделать было нечего – налицо были подписанные счета, и по ним следовало платить.Тома пригласили на возвышение, где сидели судья и другие избранные, и великаяновость была провозглашена с кафедры. Это было самое поразительное событие запоследние десять лет, и впечатление оказалось настолько потрясающим, что новыйгерой сразу вознесся до уровня судьи, и вся школа созерцала теперь два чудавместо одного. Всех мальчиков терзала зависть, а больше других страдали отжесточайших угрызений именно те, кто слишком поздно понял, что они сами помогливозвышению ненавистного выскочки, променяв ему билетики на те богатства,которые он нажил, уступая другим свое право белить забор. Они сами себяпрезирали за то, что дались в обман хитрому проныре и попались на удочку.