Том приналег – и под двойным давлением любопытства ипредстоящей награды приналег с таким воодушевлением, что добился блестящихуспехов. За это Мэри подарила ему новенький перочинный ножик с двумя лезвиямиценой в двенадцать с половиной центов; и нахлынувший на Тома восторг потряс егодо основания. Правда, ножик совсем не резал, зато это была не какая-нибудьподделка, а настоящий ножик фирмы Барлоу, в чем и заключалось его непостижимоеочарование; хотя откуда мальчики Западных штатов взяли, что это грозное оружиеможно подделать и что подделка была бы хуже оригинала, совершенно неизвестно и,надо полагать, навсегда останется тайной. Том ухитрился изрезать этим ножикомбуфет и уже подбирался к комоду, как его позвали одеваться в воскресную школу.

Мэри дала ему жестяной таз, полный воды, и кусок мыла; онвышел за дверь и поставил таз на скамейку, потом окунул мыло в воду и опятьположил его на место; закатал рукава, осторожно вылил воду на землю, потомвошел в кухню и начал усердно тереть лицо полотенцем, висевшим за дверью. НоМэри отняла у него полотенце, сказав:

– Как тебе не стыдно, Том. Умойся как следует. От воды тебеничего не сделается.

Том немножко смутился. В таз опять налили воды; и на этотраз он постоял над ним некоторое время, собираясь с духом, потом набрал в грудьвоздуху и начал умываться. Когда Том после этого вошел на кухню, зажмурив глазаи ощупью отыскивая полотенце, по его щекам текла мыльная пена, честносвидетельствуя о понесенных трудах. Однако, когда он отнял от лица полотенце, оказалось,что вид у него не совсем удовлетворительный: чистыми были только щеки иподбородок, которые белели, как маска, а ниже и выше начиналась темная полосанеорошенной почвы, которая захватила шею и спереди и сзади. Тогда Мэри взяласьза него сама, и, выйдя из ее рук, он уже ничем не отличался по цвету кожи отсвоих бледнолицых братьев; мокрые волосы были аккуратно приглажены щеткой, ихкороткие завитки лежали ровно и красиво. (Том потихоньку старался распрямитьсвои кудри, прилагая много трудов и стараний, чтобы они лежали на голове какприклеенные; ему казалось, что с кудрями он похож на девчонку, и это очень егоогорчало.) Потом Мэри достала из шкафа костюм, который вот уже два года Томнадевал только по воскресеньям и который назывался «другой костюм», наосновании чего мы можем судить о богатстве его гардероба. После того как оноделся сам, Мэри привела его в порядок: она застегнула на нем чистенькуюкурточку до самого подбородка, отвернула книзу широкий воротник и расправилаего по плечам, почистила Тома щеткой и надела ему соломенную шляпу скрапинками. Теперь он выглядел очень нарядно и чувствовал себя очень неловко:новый костюм и чистота стесняли его, чего он терпеть не мог. Он надеялся, чтоМэри забудет про башмаки, но эта надежда не сбылась: Мэри, как полагается,хорошенько смазала их салом и принесла ему. Том вышел из терпения и заворчал,что его вечно заставляют делать то, чего ему не хочется. Но Мэри ласковоуговорила его:

– Пожалуйста, Том, будь умницей.

И Том, ворча, надел башмаки. Мэри оделась в одну минуту, идети втроем отправились в воскресную школу, которую Том ненавидел от всей души,а Сид и Мэри любили.

В воскресной школе занимались с девяти до половиныодиннадцатого, а потом начиналась проповедь. Двое из детей оставались на проповедьдобровольно, а третий тоже оставался – по иным, более существенным причинам.

На жестких церковных скамьях с высокими спинками моглопоместиться человек триста; церковь была маленькая, без всяких украшений, сколокольней на крыше, похожей на узкий деревянный ящик. В дверях Том немногоотстал, чтобы поговорить с одним приятелем, тоже одетым по-воскресному:

– Послушай, Билли, есть у тебя желтый билетик?

– Есть.

– Что ты просишь за него?

– А ты что дашь?

– Кусок лакрицы и рыболовный крючок.

– Покажи.

Том показал. Приятель остался доволен, и они обменялисьценностями. После этого Том променял два белых шарика на три красных билетика иеще разные пустяки – на два синих.

Он еще около четверти часа подстерегал подходивших мальчикови покупал у них билетики разных цветов. Потом он вошел в церковь вместе сватагой чистеньких и шумливых мальчиков и девочек, уселся на свое место и завелссору с тем из мальчиков, который был поближе. Вмешался важный, пожилойучитель; но как только он повернулся спиной, Том успел дернуть за волосымальчишку, сидевшего перед ним, и уткнулся в книгу, когда этот мальчикоглянулся; тут же он кольнул булавкой другого мальчика, любопытствуя послушать,как тот заорет: «Ой!» – и получил еще один выговор от учителя. Весь класс Томаподобрался на один лад – все были беспокойные, шумливые и непослушные. Выходяотвечать урок, ни один из них не знал стихов как следует, всем надо былоподсказать. Однако они кое-как добирались до конца, и каждый получил награду –маленький синий билетик с текстом из Священного писания; каждый синий билетикбыл платой за два выученных стиха из Библии. Десять синих билетиков равнялисьодному красному, их можно было обменять на красный билетик; десять красныхбилетиков равнялись одному желтому; а за десять желтых директор школы давалученику Библию в дешевом переплете (стоившую в то доброе старое время сорокцентов). У многих ли из моих читателей найдется столько усердия и прилежания,чтобы заучить наизусть две тысячи стихов, даже за Библию с рисунками Доре[1]? НоМэри заработала таким путем две Библии в результате двух лет терпения и труда,а один мальчик из немцев даже четыре или пять. Он как-то прочел наизусть тритысячи стихов подряд, не останавливаясь; но такое напряжение умственныхспособностей оказалось ему не по силам, и с тех пор он сделался идиотом –большое несчастье для школы, потому что во всех торжественных случаях, припосетителях, директор всегда вызывал этого ученика и заставлял его «из кожилезть», по выражению Тома. Только старшие ученики умудрялись сохранить своибилетики и проскучать над зубрежкой достаточно долго, чтобы получить в подарокБиблию, и потому выдача этой награды была редким и памятным событием; удачливыйученик в этот день играл такую важную и заметную роль, что сердце каждогошкольника немедленно загоралось честолюбием, которого хватало иногда на целыхдве недели. Быть может, Том не был одержим духовной жаждой настолько, чтобыстремиться к этой награде, но нечего и сомневаться в том, что он всем своимсуществом жаждал славы и блеска, которые приобретались вместе с ней.