– Касательно Вильгельма полагаю, – изрек он, – что это однастратегичность, потому что не приходилось читать, чтобы который-нибудьВильгельм в плен попался…

– А рази не один он?! – в ужасе вопросили бабы.

– Супротив нас пять Вильгельмов воюют, – пояснил приказчик.– Главный Вильгельм, немецкий, потом Вильгельм баварский, Вильгельм дунайский,Вильгельм албанский, Вильгельм дурацкий…

– Ой, бабыньки, страсти-то… – возопила востроносая.

– Ну и чепуха, – встрял Шурка. – Вильгельм албанский иправда есть, а дурацкого нет. Дураццо есть, город в Албании…

Образованность свою он показывал зря, никто его уже неслушал.

– Ведут!

Зрители шарахнулись к площади, толкая и давя друг друга, нотревога оказалась ложной.

Вечерело. Нетерпение любопытных нарастало. Вдруг прошелслух, что пленных провели Покровкой. Разочарованная толпа быстро растаяла.

Шурка пошел домой, но близ часовни Варвары-великомученицыего остановил какой-то невысокий лысоватый человек в куцей фуражке, поношеннойшинельке без погон и знаков различия, давно, такое впечатление, перешедшей изразряда одежды военной в разряд штатской, повседневной и даже где-то затрапезной.Вообще же встречный напоминал отнюдь не военного, а чиновника, который, может,и знавал лучшие времена, а теперь их прочно позабыл.

– Погодите, молодой человек! – вскричал чиновник. –Погодите, Христа ради! Ух, запыхался, сил нет! Вы, случайно, не с Острожнойплощади возвращаетесь?

– С нее, – кивнул Шурка, слегка замедляя шаг. – Ох, инародищу было! Но уже все разошлись.

– Эх, опоздал я! – всплеснул руками чиновник. – А правдуговорят, будто народ там собирался и ждал, что в наш Острог императораВильгельма посадят?

– Правда, думали, будто его в плен захватили. Вот смехота!Давно я так не хохотал! – оживленно сообщил Шурка.

– Расскажите-ка, – попросил чиновник.

Шурке жалко было, что ли? Конечно, нет. Начал рассказывать.В том числе, смеясь, про «Вильгельма дурацкого». Чиновник сначала просто такслушал, потом достал блокнот, карандаш и принялся делать какие-то почеркушки.

«Зачем бы ему писать? – не прерывая рассказа, размышлялШурка. – Может, он из какого-нибудь городского управления? По делам пленныхили, наоборот, беженцев?»

Карандаш между тем поломался, чиновник с досадой егоотбросил. Пошарил по карманам, ничего больше не нашел – и с надеждой воззрилсяна Шуркин побитый и потертый ранец, висящий не за спиной (этак одниприготовишки ходят!), а небрежно и элегантно – на одном плече:

– Слушайте, молодой человек, вы же гимназист?

– Ну да, – кивнул Шурка.

– Так у вас же небось карандаш есть!

– Ну, есть.

– А сами про все написать сможете?

– Как это? – не понял Шурка.

– Ну как пишут? – пожал плечами чиновник. – Читали небось вгазетах раздел «Происшествия»? Вот так и напишите.

– Для газеты?! – не веря своим ушам, пробормотал Шурка.

– Ну да!

– А вы что же, газетчик?

– Ну, знаете! – хмыкнул чиновник. – Газетчик – это которыйпо Покровке носится да орет, словно очумелый: «Новое наступление противника наЗападном фронте!»

Он так похоже кричал писклявым мальчишеским голосом, чтоШурка невольно захохотал.

– Это – газетчик, – повторил новый знакомец. – А я –газетный репортер. Пишу то, что вы все потом читаете.

– А для какой газеты вы пишете?

– Для «Энского листка», разумеется. А вы что думали, для«Ведомостей» или «Волгаря»? – В голосе репортера прозвучало такоепренебрежение, что Шурке стало ужасно стыдно, что он мог хотя бы предположитьподобное.

– Нет, нет, я так и понял, что для «Листка», мой отец еговсегда читает, – быстро принялся оправдываться он. – А как ваша фамилия?

– Моей фамилии ты не увидишь, у нас у всех псевдонимы. Мой,к примеру, псевдоним – Перо.

– Перо?!

Шурка чуть не сел, где стоял, прямо в пыль дорожную.

– Здорово! Вот знал бы отец, что я со знаменитым Пером будуразговаривать…

– А кто твой отец?

– Присяжный поверенный Русанов.

– Ну ты только представь: вот открывает отец твой газету, атам – ваша фамилия… Зовут тебя как?

– Шурка… в смысле, Александр.

– Ну вот, открывает он газету, а там заметка и подпись –Александр Русанов. Прославишься! – уговаривал Перо. – И всего-то нужно дляэтого – сесть и написать про то, как в Энске пленного Вильгельма дурацкогождали.

– А где писать-то? Прямо на улице, что ли? – спросил Шурка,уже сдаваясь.

– А пуркуа па? – спросил в свою очередь и Перо. – Вон,видишь, какой хороший пенечек, рядом с часовней? Садись, а я подожду. Но ты всеже побыстрей пиши, а то февраль ведь, небось не июнь. Холодновато!

Ну, Шурка сел на пенек рядом с часовнейВарвары-великомученицы, вынул карандаш, положил на свой твердый ранец листок,вырванный из репортерского блокнота Пера, и в две минуты описал все, что видели слышал. Перо не успел еще папироску выкурить! Шурка заметил – он курил«любимицу публики, боевую папиросу «Кумир», о которой в «Энском листке» изномера в номер печаталась целая эпопея. «Ну сущая «Одиссея»!» – посмеивалсяотец, читая о новых и новых приключениях храбреца Маркела, большого любителяпапирос «Кумир». Этот Маркел сначала работал на заводе, жил себе да жил, апотом его призвали в армию. На сие событие «Энский листок» совсем недавнооткликнулся третьей главой «одиссеи» под названием «Маркел и «Кумир»:

Наш Маркел втянулся в дело:

Бил он немцев лихо, смело,

Быстро навык приобрел,

Как мышей, врагов колол!

Но однажды на разведке

Он застрял во вражьей сетке,

А когда стал вылезать,

Враг давай в него стрелять!

Но Маркел наш сметлив был:

Взял «Кумир» и закурил!

Как отведал немец дыма,