Варя уложила раненого на кровать. Он выпил воды, а потомпопросил написать письмо его жене. Оказывается, с тех пор как солдат был ранен,он ничего не сообщал ей о себе: боялся, что умрет, и не хотел писать печальноеписьмо. А сейчас доктор рану прочистил, выпустил из нее гной, а значит,«антонов огонь» ему больше не грозит и можно подать весточку.

Санитарка принесла чаю и раненым, и Варе. Выпив его, Варянемедленно почувствовала себя лучше и охотно взялась за карандаш. Кажется, ниодно письмо на свете она не писала с таким удовольствием! Этот адрес: деревняВяземская Х-го уезда Приамурской губернии, Донцовой Марье Илларионовне, – онапомнила потом долгие годы и даже имена всех родственников, которым передавалисьтеплые приветы, помнила. Среди несчетных Павла, Игната, Захара, Лукерьи, Дарьи,Аксиньи, Натальи и прочих дважды прозвучало имя Макар. Варя решила, что раненый(его, к слову, звали Назар Семенович) ошибся, но нет, потом оказалось, что унего в родне и впрямь два Макара: младший брат, который живет не в деревне, а вгороде Х., трудится там на заводе «Арсенал», и младший сын, названный в честь отцовабрата. Отчего-то и эти Макары запали в Варину голову, как знак чего-то доброго,надежного, приятного. Да уж, конечно, приятней было приветы им передавать, чемобонять запахи крови и гноя, которыми наполнены операционная и перевязочная!

Девушка устыдилась своих мыслей, да так, что в жар бросило.Никому из тех, кто трудится в этих двух страшных комнатах, даже поесть-попитьнекогда, столь много у них работы, а она тут сидит, чайком балуется да Макарамприветы передает!

Письмо было закончено, и Варя снова заставила себяприблизиться к перевязочной. Ее встретили легкими улыбками, но она постараласьне обращать ни на что такое внимания и, хотя несколько раз выходила продышатьсяна лестничную площадку, на зеленый клеенчатый диванчик, все же потом возвращаласьв перевязочную вновь. И так до конца дня. Да, ей все время хотелось убежать избольницы, ей было тяжело и страшно, но она боролась с собой, как с врагом, ипобедила-таки. Покидала она лазарет одной из последних, хотя знала, чтоотцовский экипаж давно ждет у подъезда.

Когда Варя вышла наконец на Острожную площадь, ейпоказалось, что никогда вечерний воздух не был так свеж. Она с удовольствиемпошла бы домой пешком: жалко было садиться в коляску, которая повезет ееслишком быстро, хотелось дышать, дышать, без конца дышать этим чистым,невероятно чистым, золотисто-розовым, как закатное небо, воздухом, уже чутьнапоенным тонким ароматом близкого осеннего увядания, – но у Вари не было силдаже стоять, не качаясь, не то что гулять!

Ночь она спала без сновидений, но беспрестанно чувствовалаусталость во всем теле. Страшным казалось, что к восьми утра нужно снова будетехать в лазарет, и утром у нее чуть не сделалась истерика оттого, чтопоказалось: вчерашнее платье насквозь пропахло гноем и кровью… Перепуганныемать и горничная подали ей другое платье – предусмотрительно заказывали двакомплекта сестринской формы, чтобы было во что переодеться в случае чего… вотэтот «случай чего» и настал! Варя надела чистое и немного успокоилась.Позавтракала очень плотно – за вчерашний день маковой росинки, кроме тогостакана чаю, во рту не имела, некогда было поесть. Кто знает, может, и сегоднятакое ее ждет?

Этот день прошел гораздо лучше. Варя почти не выходила изперевязочной и даже присутствовала на двух операциях. И все сошло хорошо! Безобмороков и обмираний!

Варя выдержала, даже когда доктор особыми щипцами доставалкусочки раздробленных костей, и они трещали каким-то ужасным, хватающим за душутреском!

Снова ей велели сопроводить раненого до постели (он тоже былопределен в ее пятую палату) и дежурить около, пока не отойдет он посленаркоза.

– Ну что, сестрица, много у Васьки разбитых костей извлекли?– спросил его сосед по кровати.

– О, да вы знакомы? – удивилась Варя.

– Ну как же не быть знакомыми, коли мы земляки? Оба пензякитолстопятые, – хохотнул раненый. – Ваську пулей «дум-дум» поранило. Слышали протакую?

– Нет, – покачала головой Варя, которая в ту пору,разумеется, ни про какой «дум-дум» и слыхом не слыхала.

– Ну, это страшенная штука! – покрутил головой «толстопятыйпензяк». – Так называются разрывные пули. У нас многие через них жестокопострадали. Вот слушайте, что расскажу вам. Уже перейдя через австрийскуюграницу около Томашева, мы ночевали в австрийской деревне. Здесь были пленные.У одного из них были найдены странные пули в отдельном футлярчике. «Для чего увас такие пули?» – спросил наш командир. Он слышал про пули «дум-дум», нораньше не видел. Пленный отвечал: «Наше военное начальство раздало такие пулисамым хорошим стрелкам и приказало стрелять ими только в офицеров». – «Почемуже только в офицеров стрелять?» – удивился наш ротный. «А для того, чтобы онине могли возвратиться в действующую армию, если даже будут только ранеными». Нутак вот, – продолжал раненый, – видать, тот австрияка, который в Ваську пульнулэтим «дум-думом», ослеп, коли его за офицера принял. А может, ему все равнобыло, главное, боезапас израсходовать. Хорошо, в голову не попал, а то бы всеВаськины мозги наружу вылетели.

Варя почувствовала, что у нее похолодели руки.

– Ладно тебе барышню пугать, – сказал вчерашний знакомец поимени Назар Семенович Донцов. – Вот я знаете что слыхал?

– Ну, что? – лениво отозвался пензяк.

– Что немцы еще похитрей «дум-думов» ваших штуковинупридумали. Называется – стеклянные пули. Чтобы пули не разбивались, когдатрутся о стенки дула, они заключаются в медные кружки. А когда пуля в телопопадает, она делает почти такое же ранение, как обыкновенная, но, угодив вкость, разбивается и производит очень тяжелое ранение.

– Врешь ты небось, Назар Семеныч, – сказал пензяк. –Сочиняешь! Стеклянные пули… Экая чепуха!

Честно говоря, Варе тоже казалось, что никаких стеклянныхпуль не бывает и быть не может. Правда, потом, за те три месяца, пока не пришелее черед идти на курсы Красного Креста и она не покинула лазарет Башкировой, ейпривелось увидеть и последствия ранения стеклянными пулями, и обожженных онавидела, и газами отравленных, и людей, у которых части тела были вырваныосколками артиллерийских снарядов, и ослепших, и тех, кто не мог сам есть из-заранения в челюсть, так что приходилось им в горло вставлять трубку-воронку и струдом пропихивать туда мелко протертую пищу…

А также она узнала, что руки хирургов на операциях кажутсяглупеньким барышням окровавленными потому, что густо смазываются йодом – длядезинфекции, а какие-то белые жилы, которые хирурги якобы тянут из тела, насамом деле – нитки, обычные шелковые нитки, которыми зашивают раны…