многие другие выглядели бы в костюмах комично, словно пытались играть роль Джеймса Бонда. Больше всего ее волновал вопрос, чего же ожидать ей в дальнейшем, ведь на самом деле она не дала своего одобрения на женитьбу… но выйти за Раньери замуж ей все же придется.

Девушка старалась не поддаваться панике, насколько это было возможно.

— Неужели ты планируешь осыпать деньгами людей, которые посмеют поставить под сомнение наш нечестивый союз? — спросила она. — Такое событие точно попадет во все местные газеты.

Раньери лишь метнул в ее сторону суровый взгляд.

— Жди здесь.

Его водитель открыл дверь, и Раньери вышел из машины, не хватаясь за спинку сиденья. Это было не в его правилах. Его движения казались изящными, а тело — сильным и гибким.

И вот вновь Анника задумалась о его теле. Оставшись в одиночестве на заднем сиденье, она позволила себе немного передохнуть и проверить свою силу духа. Это утро превзошло все ее ожидания. Так что теперь она, наконец, смогла признать, что внутри бушевало слишком много противоречивых чувств. Но самое главное смятение было связано с тем, что отец разочаровался в ней.

«Эмоции — это ловушка, девочка моя, — не раз говорил Беннет. — Будь лучше этого, а если не получается, пожалуйста, не стоит показывать свои чувства общественности». Девушка поймала себя на том, что улыбалась даже сейчас. Даже в таких обстоятельствах. Таков был ее отец, и этим все сказано. Грубоватый, резкий и забавный. Анника безумно скучала по нему. По крайней мере, когда он был в коме, она могла навещать его и быть просто с ним рядом. Девушка сидела возле его кровати и рассказывала о своей жизни. Держала отца за руку и просто любила его.

Правда была такова, что, несмотря на все, что ей говорили врачи о состоянии здоровья Беннета Шулера, Анника верила, что он сильный и сможет все преодолеть. Он встанет и займет свое законное место, и эти пять лет, что он провел в коме, просто сотрутся из ее памяти, как будто ничего и не было. Она, возможно, не до конца осознавала, что ее отца больше не было в живых, и похороны не расставили точки над «¡». На прощание пришло много людей, которые уважали и любили Беннета, но сама Анника была от них не в восторге. Все потому, что они были двуличны.

«Ах, эта бедная и грустная девушка», — как-то раз услышала она от одного из друзей ее отца. Едва ли ее рассматривали как возможную наследницу состояния Беннета. «Может, он умер, чтобы избежать позора», — ехидно хихикнула она.

Анника не смогла сдержать улыбки, представляя, как все высокомерные люди, с которыми она была знакома, отреагируют на последние новости.

«Неужели он ее хочет?» — будут говорить люди. Эта мысль так рассмешила ее, что даже пришлось прикрыть рот ладонями. И чем больше пыталась успокоиться, потому что даже она знала, что нехорошо так заливаться хохотом, тем громче был ее смех, переходящий в истерику.

Спустя мгновение она поняла, что ее смех уже напоминал рыдания. Горе может проявляться по-разному, и придет оно тогда, когда будет нужно. Оно останется с ней на какое-то время и уйдет, когда будет полностью к этому готово — и ни минутой раньше.

Тем не менее, когда Раньери сел в машину, девушка сумела прекратить свои рыдания прямо перед его возвращением, чему была безумно горда. Но потом Анника задалась вопросом: почему же она не сбежала? Все дело в принципе. Она просто не могла убежать от происходящего, и она это понимала. Но сдаться ему так просто не в ее стиле. Легко Раньери уж точно не будет.

Он был из тех мужчин, кто понимал свою власть над другими людьми. Куда бы он ни пошел, народ следовал за ним. И стоит признать, что Анника получала удовольствие от того, что ей удалось хоть на несколько мгновений разрушить его иллюзии, и он уже не выглядел столь высокомерным. Когда он садился в машину, девушка изрядно удивилась. Возможно, все дело было в нем: раздался типичный шум Нью-Йорка, суета, запахи, беготня людей. Но, оказавшись среди всего этого, он не слился с обстановкой, а показался Аннике более грубым и суровым, нежели спешка и вихрь самого Манхэттена.

— Неужели тебе не дали мешки с твоими деньгами? — спросила она, потому что в руках у него не было ничего. Она драматически вздохнула. — Разве они не знают, кто ты такой?

Раньери проигнорировал ее едкий комментарий и приказал водителю продолжить их путь.

— Я общался со своими людьми, чтобы те подготовили соответствующее заявление.

Может быть, ей следовало быть благодарной за то, что он пытался изо всех сил выглядеть хладнокровным и деловым. С другой стороны, таков был Раньери. Он постоянно был в важных делах и каких-то силовых играх. Такова была жизнь Раньери Фурлана.

— В течение часа мой запрос будет доставлен в СМИ.

— Позволь спросить: и в чем же заключается твое заявление? — Анника почувствовала, как внутри неудержимый смех охватил ее вновь. — Неужели то, в котором говорится, что ты мой босс?

Раньери немного повернулся и теперь смотрел ей прямо в глаза. Его взгляд прямо-таки впивался, отчего ей казалось, будто ее пригвоздили к сиденью автомобиля. Именно так оно и чувствовалось.

— Я смотрю, ты получаешь удовольствие от этой ситуации, — сказал он с мягкостью, которая наверняка была обманчива. — Действительно, кто-то же должен. Мое мнение: было бы гораздо лучше, если ты пообщалась со СМИ наедине. Едва ли они будут к тебе благосклонны на глазах у публики.

— Боже. Будут еще и заявления для публики?

— Я занимаю не последнее место в этом городе, так что все, что связано с моей жизнью, попадает в новостную ленту.

Девушка покачала головой:

— Ты же не станешь посвящать все свое время и всего себя этому или я ошибаюсь?

Раньери взглянул на нее в обычной для себя манере: вот уже на протяжении пяти лет ничего не изменилось, он как был ее опекуном, в котором она не нуждалась, так им и остался. Ее присутствие требовало от него огромного терпения.

Были времена, когда Анника находила его реакцию забавной, сегодня же это был не один из тех моментов.

— Моя бабушка, как и большинство женщин в моей семье, обладала врожденной элегантностью и изысканным стилем. Она общалась с лучшими ювелирами Парижа по поводу кольца, которое я дарю тебе в надежде, что ты его примешь…

— Мечешь бисер перед свиньями? — бросила она. — Вот что ты имел в виду!

Лицо Раньери стало мрачным. Он полез