том, а хочу ли я так просадить лучшие годы своей жизни. Двадцати кредитов, конечно, было достаточно, чтобы не умереть с голоду, но мне пришлось бы переехать из своей хорошенькой индивидуальной комнаты в общежитие. Мне пришлось бы на целых восемь лет забыть про то, что питьевую воду я могу взять просто из‑под крана, про то, что я смогу хотя бы ненадолго спрятаться от других людей. Я больше не смог бы жить так, как мне хотелось.

Нет, я и до этого не мог жить так, как хотел, но меня и вовсе решили превратить в какую‑то марионетку. В существо, абсолютно лишённое права на личность.

Я неподвижно стоял и смотрел на экран с минут пять. Я не мог даже пошевелиться, такой ужас меня охватил. Даже смерть неспособна была бы лишить меня всего того, чего намеренно лишали меня самые обычные люди. И в тот момент мне подумалось: «Да почему я должен жить в обществе, которое нисколько не заботится обо мне?».

Я понял, что хочу жить сам. Хочу дышать полной грудью, хочу носить, что хочу, дружить с людьми и не думать, чем это для меня обернётся. Я понял, что либо так, либо смерть. И это во многом лишило меня страха. Уверенным движением я отключил терминал и отошёл от него. Ноги при этом сами собой понесли меня к такси.

— Единица лимита, — строго предупредил меня о цене проезда водитель, и его взгляд выразил осуждение.

— Знаю, но я был здесь в гостях и теперь на работу опаздываю. Благо общества выше, — пришлось солгать мне, отчего я использую быстроходный транспорт.

Взгляд водителя перестал быть таким суровым. Он уставился на дорогу, нажал на педаль. Машина двинулась и очень быстро. Дома так и мелькали, но мне было всё равно, что там за окном. Мне было всё равно, что далеко позади остался тот район, где я родился, работал, жил. Меня несло в самый центр мегаполиса.

— Мы приехали.

— Это район Голливуда? — на всякий случай уточнил я, так как ожидал увидеть что‑то яркое и броское, а не те же самые дома, что стояли в моём районе.

— Да.

Водитель удивился, но я не сразу понял отчего. Лишь позже, когда я вышел из такси, мне довелось вспомнить, что лгал-то я про работу. Странно, конечно, не узнать места, мимо которых ходишь изо дня в день.

«Ладно, такое ещё не повод доносить», — постарался я успокоить себя и посмотрел на небо.

Как и везде, оно было видно только через стеклянные квадраты защитного купола, но солнечные лучи всё равно проникали внутрь города. Они упали на мои руки и немного начали жечь кожу. Опасное излучение не проходило сквозь специальное стекло полностью, но всё равно оно давало о себе знать. Всё же, этот мир являлся чужим для человечества. Люди испокон веков жили на планете дальше от солнца, а поэтому здесь было жарче. Природа агрессивно вела себя. Но другого мира я не знал, мне довелось родиться уже здесь и в самое странное время. Тогда, когда ужасы и страдания первых поселенцев остались в прошлом, и тогда, когда научные достижения ещё не адаптировали генетику людей к окружающему нас миру. Я родился не там, ни сям, а потому и ощущал себя также. И всё же, мне хотелось стать кем-то, а потому, унимая глубокий внутренний страх, я отвёл взгляд от небесного купола и уставился на дом перед собой.

До адреса, который мне назвал Никола Тесла, нужно было ещё дойти, но я на это и рассчитывал. Сперва мне нужно было убедиться в отсутствии слежки.

Глава 3

«Двадцать, двадцать два, двадцать четыре», — считал я дома, пока не увидел табличку с номером двадцать шесть.

Это было ничем не примечательное здание. Оно было точь-точь таким же, как и прочие дома на этой улице — серо-белое и с деревьями в бетонных клумбах у входа. Но стоя возле него я ощущал бегущий по спине пот. Мне было жутко довериться Николе Тесла, номер которого я давно позабыл.

Мои пальцы нажали на кнопку звонка, и послышался резкий дребезжащий звук. Он был непривычным и до ужаса неприятным, а потому я молниеносно отдёрнул палец и, часто дыша, заозирался вокруг. Мне почудилось, будто я привлёк к себе внимание всех и вся, но немногочисленные прохожие на улице неспешно брели по своим делам. Никто не повернулся в мою сторону, но уверенности мне это не придало. Звук звонка был таким громким и мерзким, что мне потребовалось с две минуты, чтобы снова приложить палец к кнопке.

«Да меня сейчас схватят! Это какой-то полицейский сигнал! Ещё пять секунд и надо убираться отсюда», — был я на грани паники, а потому втайне мечтал, что никто-то мне не откроет, что вот-вот я вернусь к привычной для себя жизни. Я совершал поступок, а глупо надеялся, что он ни к чему не приведёт. Это было ребячество какое-то, право слово. И всё же толково укорить себя за мысли я не успел. Стоило моему пальцу перестать давить на кнопку, как почти сразу дверь открыл старик. Он смерил меня рассеянным взглядом и, не говоря ни слова, сделал шаг в сторону, чтобы дать мне войти внутрь.

— Я Альберт Эйнштейн, — посчитал нужным всё же представиться я.

— Знаю. Номер семь тысяч пятьсот сорок один.

— Откуда вы это знаете?

Мною овладело удивление, я не ждал такой осведомлённости. А старик вместо ответа ухмыльнулся и сделал приглашающий жест. Кляня себя за безрассудство, мне пришлось переступить порог дома номер двадцать шесть.

Гостиная была ничем не примечательна. Она оказалась совсем крошечной, и в ней стояли только дозволенные вещи, причём самых скучных из приемлемых расцветок. Моему взгляду не на чем было здесь задержаться, но долго находиться в этом помещении мне не довелось. Старик повёл меня куда‑то вглубь дома.

— Эм-м, я впервые вижу человека вашего возраста, — желая нарушить давящую тишину, сказал я. — Вам, наверное, довелось на хорошей работе трудиться, и вы много экономили, раз дожили до своих лет.

— Нет, — ненадолго посмотрел на меня старик с усмешкой. — Я был сотрудником столовой и уж точно экономить на себе не желал.

— Но… но как тогда? — для меня было тяжело сформулировать вопрос так, чтобы он звучал корректно, но моё бормотание старика развеселило. Он хохотнул:

— Ха, всё возможно, когда ты уже не часть системы.

— Как это не часть системы? — мне не впервые доводилось слышать это словосочетание, но я никак не мог понять,