древесные колонны, папоротник выше его ростом, усыпанные росой рододендроны, заросли щавеля. Вдохнул запах этого места, прежде чем оно исчезнет навсегда. Рич почесал место, где заканчивалась щетина и начиналась гладкая кожа шеи.

Коллин опоздает, если они скоро не двинутся назад.

– Пошли, – сказал Рич.

Он привел их к месту, где Проклятый ручей стекал с уступа в углубление, образуя глубокую лужу. Вода в ней пузырилась так, словно в нее бросили пару таблеток Алка-Зельтцера. Рич наклонился, умыл лицо, сложил руки пригоршней и немного отпил, затем предложил Карпику:

– Сладкая.

Словно дождь пьешь – так отец Коллин обычно говорил про хорошую родниковую воду.

– Когда ты поворачиваешь кран дома, из него течет именно эта вода, – объяснил Рич. Источник питал Проклятый ручей, а их водопроводная труба располагалась по течению ниже, в гравийном русле на склоне дороги.

– На тебе паук сидит, – заметил Карпик.

Рич позволил косиножке взобраться на его палец. Человеком он был упрямым, но никакой жестокости в нем и отродясь не было.

Вместе с Карпиком они взобрались на груду камней и оттуда взглянули на юг, на журчащий внизу Угриный ручей. Рич научил Карпика стишку, чтобы тот лучше смог запомнить, как пролегает его русло, показал место, где ручей заканчивает свой путь – недалеко от дома Ларка. Карпик прижал к глазам бинокль. Обычно новая игрушка занимала его на неделю, может быть, на две, а затем он терял к ней всякий интерес. Но бинокль – крошечная пара мощных линз, предназначенных для охоты, которые ему подарил Ларк на день рождения в мае, хоть это и было слишком дорогим подарком для ребенка, – приводил его в восторг до сих пор. Если бы Коллин позволила, Карпик бы с ним спал по ночам.

Коллин скрестила руки, побарабанила пальцами по локтям. Ее ждала Мелоди Ларсон. Чтобы унять беспокойство, Коллин отправилась к следующему хребту, находящемуся от них в сотне ярдов. Раньше она никогда не заходила на восток дальше ручья. Она принялась карабкаться вверх, и дыхание у нее участилось. Сердце тяжело стучало в груди. Когда она достигла вершины, то услышала свой собственный изумленный вздох. Повсюду была грязь и разруха. Ветки и даже целые деревья – мусорные, негодные для обработки – были сложены в кучи, чтобы их можно было сжечь. Холмы были усеяны обломками и мусором, насколько хватало глаз. Сплошная бесплодная пустошь. Коллин и раньше видела вырубленные полосы леса – но никогда чего-то настолько ужасного.

– Ма-ам? – позвал Карпик откуда-то снизу. Коллин повернулась.

– Иду!

Карпик стоял на полянке рядом с Ричем и рассматривал три поваленные на землю секвойи. Их корни оставили после себя в мягкой земле огромные, с бассейн размером, ямы. Мертвые и сухие, они торчали на добрых тридцать футов вверх, оплетая своими щупальцами камни.

Карпик смотрел, как она спускается вниз по склону.

– Что там? – спросил он, когда Коллин подошла поближе.

– Ничего, Печенюшка. Просто деревья. – Она взяла его за руку, чувствуя потребность оказаться как можно дальше от разоренной земли, которую она увидела по ту сторону хребта. – Что будем есть на ланч?

– Блинчики, – немедленно решил Карпик.

Вместе они перешли дорогу, и Рич переправил их обратно через Проклятый ручей. Они перебрались через хребты и направились к дому. Карпик бежал впереди, гоняясь за Скаутом, а Коллин шла так быстро, что в кои-то веки это Ричу с его длинными ногами пришлось поднажать, чтобы не отстать.

8 августа

Рич

Какое-то время он просто лежал, придавленный сонной тяжестью рук Коллин. Ровно три тридцать утра, он всегда просыпался в этот час, сам, безо всякого будильника. Рич задержал дыхание, стараясь незаметно выскользнуть из ее хватки, но стоило ему только опустить ноги на прикроватный коврик, как Коллин села в постели. Рич застонал, натягивая рубашку. Спина у него ныла от вчерашнего путешествия к 24–7 с Карпиком на руках.

– Хочешь, помассирую? – спросила Коллин.

– Может, вечером.

Рич подвигал плечами, разминая мышцы, зашнуровал ботинки. Выйдя во двор, он спустил Скаута с цепи и зашагал вслед за ним вверх по склону холма, в кипельно-белую тьму. Луч налобного фонаря превращал туман в клубящееся золото. Сердце колотилось о ребра. Словно у юнца, крадущегося в публичный дом.

Я об этом подумаю, пообещал он Джиму Мюллеру. Всегда верный своим словам, Рич ни о чем другом и не думал. За его спиной сквозь туман пробивался свет кухонного окна. Там, дома, Коллин включала кофеварку, разбивала яйца, клала в тостер хлеб. Она так сильно хотела еще одного ребенка, что Ричу было больно на нее смотреть. Он хотел ей все рассказать, объяснить план, который всю неделю крутился у него в голове, но она и думать не захочет о том, чтобы потратить деньги, предназначенные на перепланировку их дома.

Ветви ежевики цеплялись за его джинсы. Ежевике все нипочем: хоть руби ее, хоть выкапывай под корень, хоть сжигай – она и апокалипсис переживет. Еще пара недель, и ягоды созреют: крупные, мясистые, размером с половину его большого пальца. В первых числах сентября они начнут лопаться прямо на ветках, пачкая соком руки и привлекая ароматом медведей. Коллин начнет печь пироги и варить ежевичный джем.

Скаут трусил в десяти ярдах впереди: он никогда не убегал далеко, даже если его спустить с цепи. Этот пес обладал такой же внутренней рулеткой, что и Рич, никогда не удалявшийся от своего дома больше чем на сто миль.

Много лет назад, еще в пятидесятых, когда Вирджил Сандерсон арендовал для компании свой первый распылитель химикатов – новый состав на ура уничтожал все живое, делая вырубку быстрее и дешевле, пилот позволил Ричу полететь вместе с ним. Он едва поместился в крошечный самолетик, уперевшись коленями в дребезжащий корпус. Они взмыли в воздух, и желудок Рича тут же провалился куда-то вниз. Пилот направил самолет вдоль береговой линии, свернув в глубь материка у Трамплинной скалы.

В первый и последний раз в жизни Ричу открылся вид с высоты птичьего полета: маленький зеленый дом с белыми ставнями, стоящий на утесе у подножия Лысого холма, рядом – резервуар для воды с крышей из кедровой дранки. Жужжание мотора вибрацией отзывалось у него в груди – словно сотня бензопил, воющих в унисон.

Они пролетели над Хребтом 24–7. Лучи солнца подсвечивали гигантское дерево ярким оранжевым светом, и на секунду Рич ощутил проблеск заключенного в нем потенциала – островок частной собственности в море принадлежащего компании леса. Теперь под ними расстилалась Проклятая роща – темные волны древесных крон, секвойи, старше, чем Соединенные