Всего в предполагаемых гонках должны были участвовать семьрусских избушек, две украинских хаты, три северных чума на оленьих копытах игвоздь программы – Многоэтажка на Бройлерных Окорочках. Последняя была такогромна, что для нее особым заклинанием пришлось расширять ворота. Когда женаконец с невероятными усилиями она протиснулась во внутренний двор Тибидохса,снаружи стало казаться, что у школы трудновоспитуемых волшебников появиласьдополнительная башня.

– Может, уговорим ее остаться? – спросил академикСарданапал.

– Ни в коем случае! Я о ней слышала! У нее такой характер,что она всех тут запинает. Именно поэтому она всю жизнь проводит на заграничныхгастролях… Эй, Тарарах! Отведи детей в сторону! Не подходите близко! –забеспокоилась Медузия.

Ученики неохотно отодвинулись. Взбудораженные долгимпереходом, избушки еще некоторое время потоптались во дворе, прежде чемсогласились встать на заранее размеченные площадки. Расстояние между площадкамибыло выбрано с расчетом, чтобы одна избушка не могла лягнуть другую. Здесь онии стояли, изредка поскрипывая и переминаясь с ноги на ногу.

Между избушками ходила Ягге и радушно здоровалась с иххозяйками. По всему было видно, что с большинством из них Ягге знакома уже летсемьсот, не меньше…

– У бабуси тоже когда-то была такая избушка. Угнал кто-то.Пошла бабуся за маслятами – возвращается, и тю-тю! Бывают же такие гады! –сообщил Ваньке Баб-Ягун.

– И что, так и не нашли? – спросил КузяТузиков, всовывая между приятелями свою всклокоченную голову.

– Ставни перекрасил, дверь перевесил – поди найди! И вообщетопай отсюда, веник реактивный! Нечего лыбиться! – нахмурился Ягун.

Ему ужасно захотелось наслать на неискренне сочувствующегоТузикова чесотку или куриный сглаз, но приходилось сдерживаться. Поблизостикрутился Поклеп, а Ягун только недавно вновь был переведен на белое отделение.Сарданапал сделал это, уступив просьбам Ягге, и то, как он выразился, «допервой шалости».

– Ягге, старушка! Как ты? Скрипишь помаленьку? – вдругвизгливо крикнул кто-то у них за спиной.

– Солонина Андреевна! Сто лет, сто зим!

Ягге – не очень охотно, как показалось Тане – обнялась ипоцеловалась с тощенькой рыжей ведьмой средних лет. Рыженькая была почтикрасавица, но ее слегка портил гигантский, размером с блюдце, розовый лишай нащеке. Избушка у Солонины Андреевны была поджарая, голенастая. У нее,единственной, крыша была покрыта зеленой черепицей, а на окнах вместозанавесочек и гераней красовались жалюзи.

Отходя, Ягге несколько раз оглянулась на Солонину Андреевну,которая так и расплывалась от притворной радости.

А во двор уже спускались Сарданапал с Медузией, до тоголюбовавшиеся куроногой идиллией с балкончика.

– Здравствуйте, хозяюшки! Здравствуйте, баб-ёженьки! –ласково приветствовал всех академик.

– И ты здрав будь, хозяин! Ишь, бороду какую запустил! Прямцарь Горох! – недружно отвечали старушки.

Сарданапал расплылся в улыбке.

– О, я вижу, все тут! Лукерья-в-голове-перья!Глашка-простоквашка! Матрена Большая! Матрена Меньшая! Аза Нафталиновна, моепочтение!

Баб-ёжки стали наперебой задаривать Сарданапала и Медузиюсвязками грибов и бочонками с мочеными огурцами и капустой. Северные баб-ёжкиподносили красную рыбу и копченные на костре оленьи ребрышки.

Солонина Андреевна презентовала монографию собственногосочинения, озаглавленную «Роль сплетни в информационном поле планеты.Культурологический аспект». Хохлушки подарили сало и бутыль с горилкой, которуюМедузия немедленно убрала подальше от глаз академика. Баб-ёжки понимающезаулыбались.

Вдохновленный успехами конкурента, профессор Клопп сгорячасунулся было за подарками, но ему ничего не дали, кроме дохлой вороны ишипящего черного кота. Нравные баб-ёжки не жаловали темных магов.

Когда преподаватели, ученики и гости отправились в Зал ДвухСтихий на праздничный обед, подъемный мост вновь заходил ходуном и во дворввалились Дубыня, Усыня и Горыня. Последние месяцы им было поручено охранятьпобережье вдали от Тибидохса. Там богатыри-вышибалы редко попадались на глазапреподавателям и основательно отбились от рук. Соорудили самогонный аппарат ипорой, скучая без шашлычка, тайком валили в заповедном лесу оленей. Буйствобогатырей достигало порой такого градуса, что Сарданапал выходил на стену ипринюхивался к ветру, не понимая, почему он пахнет перегаром.

Про гонки на избушках Дубыня, Горыня и Усыня ничего не зналии теперь порядком озадачились, обнаружив, что весь внутренний дворик забиткуроногими домиками.

– Что тут за курятник устроили? – сказал Горыня.

– Я прям щас закукарекаю! – заявил Усыня.

Дубыня тоже хотел что-то сказать, но, как с ним регулярнослучалось, вновь ощутил кризис жанра. Так ничего и не выдумав, он занес надголовой палицу и выдвинулся вперед. Встревоженно закудахтав, избушки прыснули встороны, роняя с крыш пучки соломы.

Чум на оленьих копытах спрятался за украинскую хату. Наместе осталась только Многоэтажка на Бройлерных Окорочках. К ней-то, вдохновленныйлегкой победой, и двинулся Дубыня.

– А ты чё тут встала, дылда? А ну топай! – прикрикнулон на нее и ударил ее палицей по ноге.

Многоэтажка на Бройлерных Окорочках задиристо закукарекала иразмахнулась ушибленной ногой. Пинок вышел на славу. Дубыня, удаляющийся соскоростью пушечного ядра, был виден издали – из всех окон и со всех башен.Траектория его полета была классической и соответствовала всем лопухоиднымзаконам физики. Описав гигантскую дугу и полюбовавшись островом Буяном с высотыбогатырского полета, снаряд по имени Дубыня приземлился где-то в районеприбрежных скал.

Горыня и Усыня, вздумавшие было обломать о Многоэтажку своипалицы, остановились.

– Слышь, брат, чего я подумал? Надо сперва пойти поискатьДубыню, – почесывая лоб, сказал Горыня.

– Но ты, клуша многоэтажная, не радуйся! Подумаешь, крыша унее! Мы еще вернемся! – добавил Усыня, и оба богатыря, втянув головы вплечи, отступили к лесу.

Избушки помельче с цыплячьей радостьюокружили Многоэтажку, кудахтавшую с бойкостью бывалой наседки…

* * *

В конце торжественного обеда, плавно перешедшего в не менееторжественный ужин, к Тане, застенчиво ковыряя в зубах ножом, приблизилсяТарарах.

– Тань, поговорить надо! Давай отойдем к лестнице! –сказал питекантроп.

Ванька Валялкин с обидой отвернулся. Раньше у Тарараха небыло от него тайн.