– Ты того… Что за мысли? Я потому и попросил тебя с нимпосидеть, что был уверен: ты не станешь его целовать. А то он, чего доброго,проснется! Все эти спящие красавцы малость с приветом. Будет шататься и всемнадоедать. А то еще буйным окажется. Да и вообще он малость того… странныйкакой-то. Не нравится мне совсем.

– Послушай, Тарарах! Откуда у тебя взялся этот Готфри…Людвиг Шампиньонский? Зачем он вообще тебе?

Питекантроп укоризненно уставился на девочку, всем своимвидом показывая, что Людвиг Шампиньонский ему не особенно нужен. Даже, скорее,он рад был бы от него отделаться, но не может в силу определенныхобстоятельств.

– Понимаешь, тут какое дело… Это личная просьба Сарданапала.Я не мог отказать. Академик нашел его в пещере на побережье около месяца назад.Раньше вход в пещеру был занесен песком, а тут штормом песок размыло.Сарданапал увидел щель, протиснулся и смотрит: он в пещере, перед ним гроб нацепях, а над гробом на скале высечена надпись. У меня-то с грамотой не того, носо слов Сарданапала смысл такой: «Осторожно! Отсроченное проклятие! Год, когдаоно будет снято, станет годом страшного испытания для всего Тибидохса!» Теперьты понимаешь, почему я взял с тебя клятву? Речь идет о судьбе всего Тибидохса!

Тарарах поскреб короткими пальцами заросшую щеку и с досадойтолкнул хрустальный гроб, закачавшийся на цепях.

– Средневековые маги обожали гадить потомкам. Некоторые дажеухитрялись наляпать кучу отсроченных проклятий и быстренько помирали, чтобыотменить нельзя было, – пожаловался он.

– Погоди! А разве, когда они живы, тогда… – пораженно началаТаня.

– Ага. А ты что, не знала? – перебил ее питекантроп. –Пока маг еще на этом свете, его проклятие всегда отменить можно, хоть иногда иприходится мозгами пораскинуть, а вот как помер – тут уж все. Как проклял – тактому и быть. Раньше знаешь даже как бывало: разругается, положим, слабый маг ссильным. Проклянет его, а сам быстренько в пруд с камнем на шее. Ну тут уж исильному магу никуда не деться – проклятие-то уже не снять, хоть ты тресни!Позднее Древнир это дело пресек и так устроил, что отсроченные проклятия впредьнельзя было накладывать. Да только все равно мало толку: проклятий-то с прежнихвремен знаешь сколько понаставлено?

Тарарах даже рукой махнул, показывая, что такого барахлавезде целая куча.

– Представляю, как встревожился Сарданапал, когда прочиталэто предупреждение! – сказала Таня.

– Не то слово «встревожился»! Он сразу смекнул, что все этосерьезно, и стал думать, как ему выкрутиться. Оставить в пещере – несегодня-завтра начнутся каникулы. По берегу будут бегать всякие любопытныедурочки и наверняка сунут нос в пещеру. Тогда ночью он перенес хрустальный гробв Тибидохс, отдал его Ягге и велел беречь как зеницу ока. «Поставь, говорит, вкакую-нибудь дальнюю комнату магпункта и запри на ключ. Только не в подвал, тамнежити полно». Но ты ж Ягге знаешь! Уже через пару недель ей этот Красавецнадоел, и она начала от него отбрыкиваться. У нее, мол, больные плоховыздоравливают, когда в соседней комнате стоит гроб. Они, может, про него и незнают, но ей самой неприятно. Короче, сплавила его обратно Сарданапалу, а тотуже мне. Знает, что я этого хмыря вовек не поцелую и никого к нему не подпущу.Опять же в берлоге у меня кто бывает? Разве профессор Клопп раз в сто летзабредет выпить стаканчик-другой. Да только Клоппу эти красавцы по барабану… Даи красавицы, если разобраться, уже тоже…

Неожиданно Тарарах насторожился. Спящий Красавец шумноповернулся в гробу и открыл глаза. Таня вскрикнула. Тарарах метнулся к гробу и,раскачивая его, хриплым голосом затянул: «Баю-бай! Поскорее засыпай! Придетсеренький волчок, тебя укусит за бочок!»

Красавец осоловело моргнул и, вновь закрыв глаза, сталсладко причмокивать губами. Тарарах перестал петь и отошел от гроба.

– Уф! Еще действует, но с каждым разом все хуже… Ладно,пошел я. А то пропущу, как избушки укладываются, – сказал он.

Он двинулся было к дверям, но Таня вцепилась в его руку.

– ТАРАРАХ! Почему ты мне не сказал, что он просыпается? Тыпоэтому хотел, чтоб я осталась, да?

Питекантроп жутко смутился и, хотя в берлоге, кроме Тани иКрасавца, никого не было, снизил голос до едва различимого шепота.

– Понимаешь… Тут такое дело… Это совсем недавно началось. Онне то чтоб просыпается, а вроде как страдает лунатизмом! Раньше я сам об этомне знал. Но как-то просыпаюсь – нет его. Я бросился в коридор и давай искать!Едва нашел – он почти что в Зал Двух Стихий забрел. Я его в охапку и тащить, аон сильный, как вурдалак! Толкнул меня – я и отлетел! Хорошо, я догадалсяколыбельные петь. Он сразу успокоился и прямо на полу заснул. Едва я его допер…Ты того, как он просыпаться начнет, сразу колыбельные пой – они его моментальновырубают.

– Я не знаю колыбельных!

– Да неважно! Ты пой что попало! Глуши его хоть военныммаршем… Он того… не особенно разборчив. Главное, не замолкай. Только оншевелиться начнет – сразу пой… Ну всё, я помчался!

Преподаватель ветеринарной магии ловко освободился отТаниной руки и выскользнул за дверь быстрее, чем девочка успела его удержать.По коридору весело забухали шаги. Насвистывая, Тарарах, получивший отгул на всюночь, мчался наблюдать за избушками.

Таня подбросила в огонь еще пару поленьев и уселась насолому.

Четверть часа спустя Спящий Красавец зашевелился вновь. Танепришлось долго раскачивать гроб, напевая современную попсу – единственное, чтоона могла вспомнить. В прошлые каникулы Гробыня протащила в Тибидохслопухоидный приемник и теперь слушала по ночам все, что могла поймать. Иногдаона приглашала Гуню Гломова и подзуживала его, чтобы тот потанцевал вместе сПажом. Однажды ревнивый скелет даже укусил Гломова за ухо.

Попса действовала на Спящего Красавца возбуждающе. Он ворочалсяи грыз подушку. Зато при переходе на рэп Готфрид сразу зазевал и отрубился. Отрадости Таня перешла на «Калинку-малинку» и, перестав раскачивать хрустальныйгроб, вернулась к огню.

Потрясенный новыми дарованиями музыкального мира, СпящийКрасавец долго не просыпался. Примерно до двух часов ночи Таня крепилась,нарезая круги вокруг костра и разглядывая зверей на стенах берлоги. ХудожникТарарах был неважный, но заметно было, что высекал с вдохновением и от всейдуши.

Утомившись бродить взад-вперед по Тарараховой берлоге, Танянагребла солому с тем расчетом, чтобы постоянно иметь хрустальный гроб в полесвоего зрения. Она прилегла, некоторое время честно пялилась на храпящегокрасавца, а потом всего лишь на секунду закрыла отяжелевшие веки и – уснула.

Уже под утро Таню разбудил неясный звук. Спросонья ейпочудилось, что в углу упал каменный топор. Угли почти погасли.