Вим все выходные драил шкуркой, законопачивал щели, красил и снова проходился шкуркой. И вот наконец лодка была готова. Старая лодка, покрытая отслаивающейся коричневой краской, превратилась в ярко-красную лодочку с гордой белой надписью: «ВИМ».

Дома все чаще говорили о возможной войне. Мать говорила, что Гитлеру нельзя доверять. И она не удивится, если Нидерланды станут его следующей жертвой. В апреле 1940 года немцы взяли Австрию, Чехословакию и Польшу.

За ужином Вим рассказывал услышанное в мясницкой лавке в Каттенбурге. Восемнадцатилетних мальчишек призывали одного за другим. Перед уходом матери покупали им хорошее мясо, и Вим точно знал, кого призвали в армию. С этими парнями он учился и бродил по улицам в поисках приключений. Многих он знал лучше, чем собственных братьев. И это его тревожило. Через год ему тоже будет восемнадцать. Мысль о том, что лавку и блестящее будущее ученика мясника придется сменить на армейскую форму, была для него ненавистна.

5

Война

Амстердам, 1940–1942 годы

Хотя Гитлер обещал уважать нейтралитет Нидерландов, 10 мая 1940 года нацисты вторглись на территорию страны. Обещание Гитлера оказалось пустыми словами. Крупный портовый город Роттердам, расположенный всего в 60 км южнее Амстердама, был стерт с лица земли, и через пять дней голландцы сдались. Первые месяцы оккупации Вим почти не заметил. Армия вермахта захватила Амстердам без тяжелых боев, и летом для Вима почти ничего не изменилось. Он целыми днями работал в лавке, потом шел домой. Все оставалось как прежде. Изменилось лишь одно: теперь мать всеми фибрами души ненавидела и проклинала немцев. Вим никогда не знал, что она на это способна. Случайно она обмолвилась, что в детские годы в Маастрихте постоянно общалась с немцами и довольно хорошо знала немецкий язык. Но больше она ничего не говорила – и Вим так и не знал, что же там произошло.

Впрочем, у семьи было достаточно еды. Кроме того, Вим частенько мог прихватить из лавки кусок мяса. Сахар и бобы выдавали по карточкам еще до войны, во время оккупации количество таких продуктов увеличилось. Сначала добавились кофе, чай и хлеб. Но начиная с сентября 1940 года все покупатели в Каттенбурге приходили к мяснику не только с деньгами, но еще и с карточками. Адольфс страшно злился и постоянно ворчал. Он был принципиально против «этих чертовых карточек» и ненавидел всю систему управления, что стояла за ними. Впрочем, сделать он ничего не мог, и приходилось мириться с тем, что есть.

В лавку часто заходили немецкие солдаты, разместившиеся в морском складе. Они приходили за мясом и не собирались предъявлять никакие карточки. Для них у Адольфса был специальный лист, где отмечались вид мяса и вес. И тут легко было смухлевать. Превратив тройку в восьмерку, Адольфс мог продать лишний фунт мяса постоянному покупателю, у которого по какой-то причине не хватало карточек. Одного из немцев Вим прозвал Бисмарком – имя этого прусского канцлера он запомнил еще из уроков истории. У солдата был такой же массивный нос и густые висячие усы, как и у его знаменитого соотечественника. Громовой голос этого немца раздавался в лавке не реже раза в неделю.

Вим, как и его мать и Адольфс, думал, что немцы в Нидерландах не задержатся и особого вреда не причинят. С одной стороны, мать искренне их ненавидела, но с другой – всегда говорила, что их восточные соседи «высшая раса, создавшая богатую культуру и отличающаяся хорошими манерами». И Вим матери верил.

Джо и Йоп поженились накануне войны. Они поселились в трех домах от квартиры Вима, на Твейде Остерпаркстраат. Отношения брата и сестры изменились, хотя жили они совсем рядом. Вим скучал по Джо и старался заглядывать к ней при любой возможности – не только по воскресеньям, но и в течение недели, когда доставлял мясо покупателям в этом районе и у него выдавалась свободная минутка.

В январе 1941 года у Джо родился сын Ринус. Вим не мог наглядеться на племянника. Он был готов не отрываясь смотреть, как Джо купает и кормит ребенка. Он заглядывал к ней поболтать, а потом садился на свой велосипед и отправлялся доставлять следующий заказ.

Жизнь текла как прежде: по рабочим дням Вим работал в лавке, субботними вечерами танцевал в школе Ван дер Линден, а по воскресеньям, если погода позволяла, плавал на своей лодке. Иногда он проводил свободное время в одиночестве, но чаще всего брал с собой девушку, с которой познакомился накануне. Девушки с радостью принимали его приглашения. Ему было семнадцать, и он наслаждался жизнью. Какое ему дело до этих немцев?

Сводный брат Вима Хенк из занозы в заднице превратился в мелкого преступника. Ему исполнилось тринадцать, и большую часть времени он бесцельно слонялся по улицам. Мать пыталась удерживать его после школы дома, чтобы он не влип в неприятности, но Хенк умело ускользал – окно и водосточная труба были ему в помощь. Он воровал по зову сердца и с каждым днем становился все хуже. Мать часто обсуждала эту проблему с Джо – она просто не знала, что делать. Но Джо была занята собственным малышом, а Вим никогда не был для Хенка авторитетом. Джо и Вим никогда не любили сводного брата и старались держаться от него подальше. У них хватало забот, чтобы думать еще о малолетнем преступнике, слоняющемся по улицам.

В Амстердаме практически у всех были еврейские друзья или знакомые: по школе, по работе или просто соседи. Вим никогда не задумывался об их еврействе – ему не было до этого никакого дела. Но со временем зловещие намерения немцев стали яснее. Все началось с увольнения всех евреев-чиновников, работавших на муниципалитет. Пострадали отцы нескольких приятелей Вима. Теперь они сидели дома, не получая никаких денег. Вим этого не понимал. Как немцы могут быть такими несправедливыми? Но вскоре оккупанты стали действовать еще более жестоко. На улицах начались беспорядки. Все началось в первые недели февраля, когда стали возникать стычки между членами Weerbaarheidsafdeling («Отдела жизнестойкости»), военизированного подразделения национал-социалистского движения (НСД) в Нидерландах, и вооруженными еврейскими группами.

Джо постоянно навещала свою подругу Эмму, которая жила в самом центре Еврейского квартала, и там она слышала, какие ужасные вещи творятся в городе. Это предвещало новые беспорядки. Однажды Джо не смогла побывать у Эммы, поскольку немцы оцепили весь квартал. Через неделю все повторилось – на сей раз из-за гибели члена НСД Хендрика Коота, который погиб в стычке с коммунистами. Теперь Джо приходилось показывать свои документы, чтобы навестить подругу. Сотни евреев были схвачены и увезены в неизвестном направлении. Через несколько дней, 25 февраля 1941 года, возникли яростные протесты против такой несправедливости. Члены коммунистической партии распространяли листовки с призывами к забастовке. Клич «ЗАБАСТОВКА! ЗАБАСТОВКА! ЗАБАСТОВКА!» находил отклик не только в Амстердаме, но и по всей стране.

Через день все было кончено. Оккупанты жестоко подавили любые попытки сопротивления. И все же Вим гордился жителями своего города. Они попытались защитить своих еврейских друзей от этих немцев. Но через несколько месяцев облавы начались снова, и снова пропало множество евреев. Брат и сестра не могли этого не заметить.

– Йоп стоял у входной двери и смотрел, что происходит, – рассказывала Джо, – и тогда парень из НСД ударил его кулаком в лицо.

– Они хуже немцев, – вздохнул Вим. – Когда они входят в нашу лавку, я ухожу в подсобку и делаю вид, что их не вижу.

В январе 1942 года по всему городу появились небольшие таблички с надписью «Евреям вход воспрещен». Через неделю указом оккупационных властей евреям было предписано нашить на одежду желтую звезду. Это добром не кончится, твердила мать. Она оказалась недалека от истины, поскольку евреев с каждым днем загоняли в угол. В лавке мясника Вим слышал, что некоторые евреи ушли «в убежище». Сначала он не понимал смысла этого выражения, но, узнав об облавах, догадался, в чем дело.

В течение года оккупанты издали множество указов, предписывающих мужчинам в обязательном порядке отправляться на работу на германские предприятия – Arbeitseinsatz. Поначалу требовались только квалифицированные работники для металлургических предприятий, но в августе стали забирать и других. Адольфс волновался все сильнее.

– Скоро они и тебя загребут…

– Вряд ли, – пожал плечами Вим. – Я никогда не работал на фабриках. Если поставить меня перед станком, тот точно сломается.

– Я бы не был так уверен,