дальним для тебя, Ты сделала печальным мой досуг.

Шипов у роз не видит человек, Обиды сглаживает боль разлук.

Я заболел от блеска глаз твоих, Ты их закрой — мой облегчи недуг.

Я сердце отдаю тебе, хотя

Есть в мире множество других подруг.

Я думаю: «Хотя бы раз пришла!» Не забывай так скоро жертву мук.

Бабур! Влюбляясь в стройный кипарис, Сперва взгляни на виселицы крюк.

47

Из жемчужин величья венец — не мое украшенье, Хватит, что подо мною подостлана пыль униженья.

Если сердце гнездится в груди — как могу не гореть я? Если уголь во мне — не могу я не чувствовать жженья.

Розоликая гурия с грудью, как белая роза, Отняла у меня и терпенье, и соображенье.

Я пронзенных клинками ресниц ее вижу... О боже! Пусть пронзят и меня те кинжалы в любовном сраженье!

На гнедом скакуне пролетела она, словно ветер, Древо жизни моей повалило той бури движенье.

Все в сокровищнице красоты ее блещет, как роза.

Иль то пламя дракона? Жестокой души отраженье?

Распивая с ней утренний кубок, друзья, не забудьте: Кровь я ночью безлунной глотаю, ища утешенья.

Так иль этак, Бабур, не отказывайся от веселья;

Разве стоит грустить, если жизнь наша только

мгновенье?!

Время весны, близость подруг, дружеский круг бесед;

Муки любви, спор о стихах, за чарой с вином рассвет.

В пору весны в чаре вина тайные чары есть, Благо тому, кто допьяна хмелем таким согрет.

Если, пройдя муки любви, к близости с милой придешь, Пусть твоя боль длилась сто лет — сгинет разлуки след!

Очень хорош дружеский пир, спор о стихах друзей, Стоит чего каждый из нас — сразу же видит свет.

Коль совпадут сроки трех дел и обстоятельств трех, Помни, Бабур: выше, полней радости в мире нет!

49

Сердце сжалось в бутон, не влечет его дивный цветник, И средь роз не раскроется избранный горем тайник.

Не толкуй мне, садовник, о разнообразии роз, Ни к чему они кровоточащему сердцу, старик!

Стоит мне, разлученному с милой, на розу взглянуть — Сто шипов мне вонзаются в грудь и немеет язык.

Сотой доли твоей красоты не могли б описать,

Если б даже сто лет восхваляли твой стан и твой лик.

Я шипами разлуки, о роза, истерзан вконец, Нет, с тобой не расстанется больше Бабур ни на миг.

50

О спине, что, как брови любимой согнулась давно, — говорить?

Что мое бытие, словно кудри любимой темно, говорить?

О душе, у которой разлука и мир и покой отняла, Иль о раненом сердце, что гибельной скорби полно, — говорить?

В ясный день — дотемна ль толковать мне о горе своем?

В бесконечную ночь — до утра ль все одно и одно говорить?

Кто меня свел с ума — не расспрашивай... Или я должен о той,

У кого хмель — в очах, смысл — в речах, губы, словно вино, говорить?

Еженощно я звезды небес пересчитываю до зари, Но, Бабур, о занятии этом, быть может, смешно говорить?

51

Открыв лицо, ты губишь нас, луна, Безмерного тщеславия полна.

Твой стан — алиф, а брови — лук, и мной По праву ты луною названа.

С тобою рядом кипарис — хромец.

А роза ярких красок лишена.

Лук натяни, пусти свою стрелу —

В моей груди найдет приют она.

Сто тысяч бед из-за тебя терплю, А радость не случилась ни одна.

Ты прячешься — сто раз вздыхаю «ах», Сто раз — «увы», когда с другим нежна.

Не улыбнется мне свиданья день, Хотя всю ночь Бабур провел без сна.

Недуг мой по моим глазам подруга знать должна, И помощь, вняв моим слезам, мне оказать должна.

Раз ей принадлежат мой ум, и сердце, и душа, Скажи ей, ветер, пусть придет: она их взять должна.

Другие неразлучны с ней — лишь я свиданья жду, А ведь она в любви не мне — им отказать должна!

Коль сердце глупое совсем не ценит счастья встреч, Меча разлуки злая сталь грудь растерзать должна.

Я счастлив — молвила луна: «Бабура знаю я.» Еще бы! Своего раба царица знать должна!

53

Душе веселья вдохновенье нужно, Забывших нас — предать забвенью нужно.

Водой веселья розу орошая, Глушить побеги огорченья нужно.

Зря не скорби, — и так уж скорби много, Искать в утехах развлеченье нужно.

Подвижничество душу тьмой объемлет, Ей жаркой страсти озаренье нужно.

Бабур, не позволяй терзаться сердцу, Ему свободы упоенье нужно.

54

На небо — солнце, на коня — ты всходишь, свет струя, С тобой сравнится ль солнце дня, с конем — небес края?

Войди же в сердце, раз ты грудь мне рассекла; смотри — Ведь очи — окна, рана — дверь от твоего жилья.

Серебролистый стебелек, в цвет розы облачась, Не так сиял бы, как в шелку сияет плоть твоя.

Пусть для тебя соперник мой достойней и милей, И я не плох, но не такой, как ты, любовь моя.

В том, что ты всем внушаешь страсть, не виноват Бабур, Будь я таким, как ты, — и ты себя вела б, как я.

55

Глупое сердце во прахе лежит пред тобой, помни;

Грустное, жаждет оно твоей ласки скупой, помни.

Ты и в минуты веселья, коснувшись рукой чанга, Стан мой, согбенный печальной судьбой, вспомни.

Сердца владычица! Пыль бесконечных забот с сердца

Можешь развеять ты песнею чанга живой, помни.

Где же подруга, Бабур, чтоб по струнам тугим грянуть? Оземь ты грянь головой — вот удел ныне твой, помни!

56

Заемной мыслью ты блестишь, но знай, что это ложный свет,

А жизнь, когда ты жить спешишь, не жизнь, а жалкий пустоцвет.

Аллах велик! О дивный лик!.. Какие брови и глаза!

Пред ними меркнет разум мой, в груди для сердца места

нет.

Жестокости любой прием до тонкости тебе знаком, Но ты считаешь пустяком любви и верности обет.

Я солнцем твоего лица и опален, и потрясен,

Я в новолуния бровей влюблен, их стрелами задет.

Вдали от самого себя, в хмельном дурмане, в забытье, Бабур, ты тратишь столько дней и столько месяцев и лет...

57