но мед в ее устах, На языке ее — лекарство от нанесенных ран.

Встречаться часто мы не можем, а между тем, вдали

От этих губ я проливаю слез целый океан.

Коня заигрыванья хитро ты гонишь так и сяк, Рвани поводья, пусть поближе подскачет конь-буян.

Как выразить такую прелесть, как описать ее?

Ведь красота твоя сметает людей, как ураган.

Пускай она несправедлива, нет выбора, Бабур:

Ее поступки не могу я судить, она — султан.

Любовь мою она бесплодной делает, Больную душу сумасбродной делает.

Недружелюбная, меня, как и других, Виденьем, тенью лишь холодной делает.

Увидев алый лик, я предсказал: она Слез моих влагу с кровью сходной сделает.

Возвышен временем, не радуйся: любовь Неволей жребий твой свободный сделает.

До постничества мне и дела нет, аскет, Она со мной все что угодно делает.

Раскаиваться ты Бабуру не вели, Пусть это за него аскет негодный делает!

92

Не мне — другим больным она из уст своих питье дает, Я сердце отдал ей, она ж — не мне — другим свое дает.

Я исстрадался, но ко мне в ней даже состраданья нет, Она свою любовь не мне, влюбленному в нее, дает.

По острие у стрел ее, а капельки живой воды, Безжизненному телу жизнь такое острие дает.

Спросите о рубинах слез, о жемчугах моих стихов — Ведь их не море, не родник, а сердце лишь мое дает.

Поверь, отвергнутый Бабур, что эта пальма красоты Одни плоды беды, твое смущая бытие, дает.

Уста ее алей на коже белой кажутся, Так, в молоко вглядись — и кровь зардела, кажется.

На розах щек ее пушок ли это мускусный, Иль на жасмине тень зазеленела, кажется?

Тот никогда уже не обретет спокойствия, Кому она красы земной пределом кажется.

В воображении людей любовь заманчива, Но это — тяжкий труд, хоть легким делом кажется.

По правде говоря, Бабур, речь этой гурии Нередко ложью лишь весьма умелой кажется.

94

Пока не выпью чашу смерти, хмелея от тоски, Любимая мне будет кравчим до гробовой доски.

Пока прелестный виночерпий меня поит вином, От кубка, налитого милой, не отниму руки.

Мой стан от мук любви согнулся, как месяц молодой, Хотя рога его на небе сверкают, далеки.

Нет, описанье новолунья и солнца твоего, Поверь, не могут даже книги судьбы вместить листки.

Пушком ланит, письмом их тюркским не овладел Бабур: Не в стиле «бабури» тот почерк, а в стиле «сыгнаки».

Живя на чужбине, без милой страдал я так много, Что в старца меня превратила разлуки дорога.

Покамест я двигаюсь — буду стремиться к любимой, Не ведаю, жребий какой мне назначен от бога...

Судьба меня гонит — иначе, пленен гиацинтом, Я разве скитался б вдали от родного порога?

Забрел от тебя в даль такую Бабур — и не умер! Подруга, за промах не надо судить его строго.

96

Она мое сердце взяла без труда, И нечем мне стало томиться тогда,

Пусть знают теперь, что я сердца лишен, Что кто-то присвоил его навсегда.

Притворщица будто не видит меня, Неведенье изображает, горда.

Отряды кудрей своих, пери, сомкни, Ряды их расстроила эта беда.

Бабур, хоть на время, но развеселись, Такая на свете пошла чехарда!

97

Ты милость ее с лицемерьем сравни — немного стоит!

Пред ночью разлуки свидания дни немногого стоят.

Ты в мире ничтожном мечтать перестань о ложе покоя.

Такая подстилка у нас искони немногого стоит.

Услады минувшие не вспоминай: что было — пропало;

Вернуть — не вернешь, а стенанья одни немногого стоят.

Со страхом и рвеньем ты служишь царю. Пустые потуги!

В сравненье с дубинками стражи они немногого стоят.

Зачем ты свидания жаждешь, Бабур, ведь будет разлука?!

Миг счастья за годы мучений, взгляни, немногого стоит!

98

Возлюбленной вздорней, капризней, чем ты, — не найти.

Тебе же — покорней раба красоты не найти.

В тебе все достоинства пери и гурий небес,

Людей, у которых такие черты, — не найти.

Мне все на глаза попадаются, кроме тебя, Ни в ком ни сочувствия, ни доброты не найти.

В саду красоты отвернешься от розы на миг —

И места, где только что были цветы, — не найти.

Подруге, вернувшейся к другу, будь другом, Бабур, Иначе подруг средь мирской суеты не найти.

99

Оставь поученья, умник, реченья твои пусты, Они безумному сердцу противны до тошноты.

Пускай мое сердце глупо, зато не найдется в нем

Тупого самодовольства — отвратной твоей черты.

Мне горечью щиплет нёбо твоей болтовни питье, Слова твои, увещеватель, отравою налиты.

Ведь локоном цвета амбры я связан теперь навек, Так что мне любые оковы — я сам в цепях красоты!

Есть много нищих на свете, но все-таки нет у них

Царя бродяг и скитальцев такого, Бабур, как ты.

Как все горести мира в душе умещаются малой?

Чем под грузом их гнуться, уж лучше б я умер, пожалуй.

Стоны — песни мои, сотрапезники — горе и мука, И кровавые слезы — вино... Вот так пир небывалый!

Не виновен я в том, что бесчестным соперником сломлен, —

Так нередко свинец разрушает алмазов кристаллы.

Я не знал, что, влюбившись, утрачу и разум и душу.

Что любовь к луноликой подобные беды скрывала.

Кровь Бабура зажглась, когда очи узрели красавиц, Кровью плачу теперь — так за это судьба покарала!

101

Я гурию вдруг увидал пред собой И вмиг был охвачен любовью слепой.

Любой из живущих желаньем томим — Изжил я желанья в разлуке тупой.

Быть может, во сне я б увидел тебя, Но сон от меня удалился с тобой.

Я косы твои вспоминаю всю ночь, Пока не приходит рассвет голубой.

О, если б ты стала к Бабуру добрей, Уж очень страдалец обижен судьбой!

102

Меня лишили сердца косы, бровей черненых свод, Не знаю целый день покоя, а ночью сон нейдет.

Куда лицо ни обращаю — идет навстречу скорбь, Куда стопы ни направляю — печаль не отстает.

Еще кто в мире столько горя и столько мук терпел, Так мало радостей изведал, так много знал забот?

Испепелили сердце, душу преобразили в пар

Разлука с этой солнцеликой и тяжких бедствий гнет.

Свои смертельные страданья ты от людей таи,

Смотри, Бабур: ты горько