В списке, выданном Робкому шефом, значились именитые политики, солидные бизнесмены и прочий, вполне уважаемый люд. Пропавший Франк Собесский никаким боком к местным нуворишам не относился. Разве что со стороны батюшки, известного деятеля искусств, почившего заслуженным художником страны лет десять назад.

По оперативным данным, за это время сынок успел не только промотать батюшкино состояние, но и довести мамашу до дома престарелых. День и ночь пропадал в мастерской, где ваял странные металлические конструкции, заявленные в газетных объявлениях произведениями искусства в стиле «техно». Дипломированный художник и скульптор зарабатывал на жизнь стрижкой соседских кустов и газонов, ремонтом сантехники и мелким шантажом.

Похоже, с последнего все и началось. Или закончилось.

И вообще, дело о пропаже поселкового шантажиста и пьяницы Робкому не нравилось: слишком много было в нем начал и концов. А также странных сочетаний в личных данных возможных фигурантов и закрытости вопроса, о которой трижды предупредил полковник.

— О имена, о нравы! — прогнул Робкий под ситуацию известную цитату. — А тут еще и несанкционированный отстрел милиционеров…

— Вы позволите? — в комнату вкатился хромированный столик на колесиках, за которым вплыла разодетая в японские шелка хозяйка.

— Люсьен? Рад вас видеть!

— Правда? — лучистые женские глазки загорелись торжествующим светом.

Определиться с «повезло не повезло» в отношении хозяйки Константин не успел. Потому и вел себя осторожно: поди разберись в чувствах и желаниях опасного бальзаковского возраста скучающей красавицы. В принципе, он не напрашивался. Скорее, наоборот. Планировал пожить у миловидной скромницы на окраине поселка. Но та дала категорический от ворот поворот. Пришлось хвататься за соломинку, назойливо тыкающую в бок прямо среди улицы.

— Ой, надо же! — ворковала «соломинка», не давая майору прохода. — Какие люди в здешней глуши появились, с ума сойти! Это что же должно было произойти, что бы такого мужчину в наши края прислали? И без охраны.

Покашливания несправедливо оставшегося без внимания лейтенанта Пукеля так и не были услышаны синеокой красавицей, назвавшейся, не откладывая знакомства в долгий ящик:

— Люсьен. Прошу жаловать и немножко любить.

— Константин. Без претензий.

Робкий не успел сообразить, что к чему, когда оказался в роскошном плетеном кресле у выложенного стильной фиолетово-серой плиткой бассейна.

— Поживете у меня, — заявила Люсьен, выставляя напоказ квартиранту содержимое смелого декольте. — Денег за простой не возьму. А по поводу дополнительных услуг договоримся. Вы не против? Значит, комната для гостей за вами. А этот милый мальчик, — хозяйка небрежно кивнула в сторону маявшегося на солнцепеке Ярослава, — пусть поищет себе жилье самостоятельно. Не обессудьте, не терплю сутолоки. Пойдемте покажу вам комнату.

Решив для себя сбежать, как только попадется альтернатива — не ночевать же на улице, Константин бросил сумку с вещами в пустой шифоньер. Отметил заоблачную стоимость мебели и текстиля в помещении. И извинился перед хозяйкой:

— Дела. Встретимся вечером.

Совершенно уверенный, что вечером он устроится в более безопасном месте. Вместе с Пукелем, которого оставлять одного чревато серьезными, если не сказать больше, последствиями.

Вышли на берег.

— Опаньки! — в некотором отдалении обозначился импозантного вида гражданин в темных очках. — Ты че ж сегодня не на работе? А сам вчера от рыбалки отнекивался. Мол, занят по самое не могу. Филонишь? Так бы и сказал… Мы люди понимающие…

— Что за фигня? — Константин переглянулся с подчиненным. — Первый раз мужика вижу.

— Обознался дяденька, — пожал плечами Пукель. — Сейчас извиняться начнет.

И правда. Гражданин остановился на полпути. Шлепнул себя по плотно обтянутым серым льном ляжкам:

— Пардоньте, мил человек. Осечка вышла…

Но приближаться не стал. Повернулся к лодке, оттолкнул ее от берега. Неловко заскочил. По ходу дела развел руками — ну, обознался и обознался — велика беда.

Константин махнул в ответ, мол, не грузитесь. Бывает. И пошел своей дорогой. С недоумением чувствуя неприятный холодок под ложечкой. Можно подумать, что в этой глуши под каждым кустом двухметровые богатыри валяются. Стала бы тогда его хозяйка так привечать, держи карман шире! Хотя? Мало ли чего в жизни не бывает. Поживем — увидим.

Они обошли поселок по периметру часа за два.

— Красивые места, — определился с оценкой Ярослав, — красивые люди.

Он вздохнул, почесал макушку и присел на услужливо поставленную в тени старого каштана скамейку.

— Особенно женщины, — подмигнул подопечному Робкий, устроившись рядом.

— Конечно, — лейтенант соорудил из губ некое подобие вулкана, выражая протест против засилья старших офицеров, — кому-то все, а кому-то — баба Клава.

— Не грузись, — хмыкнул старший офицер, — я при исполнении. И обязан беречь нравственные устои. Тебя ж на мякине любая курица проведет.

— Можно подумать… — позволил себе не согласиться лейтенант.

— А чего тут думать? Мадам Люси — та еще акула, моментом в фарш превратит, не дай тебе Бог испытать это приятное чувство. А первая попавшаяся на твоем пути девица, милая и наивная на первый же взгляд, вполне может оказаться подозреваемой номер один: живет на окраине, ни с кем из поселковых дружеских связей не поддерживает. Одно слово — вещь в себе. Два, вернее. Но суть не меняется: с такой нужно ухо востро держать.

— Потому-то вы сразу к ней и нагрянули, — глубокомысленно отметил лейтенант, оставаясь на своей волне. — И на постой напрашивались. Так, на всякий случай. Чтобы подозреваемую потенциальную на глазах держать.

— Кхм, — чем-то поперхнулся майор (теперь уже Пукель хмыкнул в ответ — понятно, чем, не ожидал начальник отпора), — можно и так сказать. Однако сам видел, сумела девчонка улизнуть. Оборотистая нынче молодежь пошла.

— Предприимчивая, — важно кивнул Ярослав, обобщая характеристики. — Да, мы такие.

Майор вздохнул о своем и перешел к делу:

— Давай подобьем дебет с кредитом. Что мы имеем?

— Несколько дней назад в поселке обнаружили пропажу человека, — продемонстрировал осведомленность Пукель. — Собесский Франц Ипполитович, тридцати девяти лет от роду, разведен. Постоянных занятий не имеет. Дом, приличная усадьба в два этажа с большим садом и теннисным кортом перешли к нему в наследство от отца, известного деятеля культуры.

Пропавший жил на случайные заработки — поденничал по соседям, ваял нелепости какие-то, писал акварельки на заказ…

— Шантажировал близких по мелочам, — добавил Робкий, — вел нездоровый образ жизни. Случалось, уходил на неделю в запой. По непроверенным данным, баловался наркотиками, когда деньги были. В общем, не вписывался в общую радужную картину. Совсем не вписывался.

— И увлечение у этого Собесского странное, — продолжил лейтенант. — Вы в мастерской были?

— Нет, на вечер оставил. Ты имеешь в виду металлолом в стиле «техно»? Чем бы дите не тешилось, все лучше, чем наркотики.

— Хороши потешки — трехметровые чудища. Я как увидел, обомлел. Это ж сколько времени нужно, чтобы соорудить