забытый временем вид. Никто уже не помнил, зачем и по чьей воле древние ларины установили его на этой земле. Он мог бы стать символом величия прошлого, но вместо этого лишь подчёркивал тягучую, удушающую атмосферу запустения, что пропитала весь Корнит.

Хейл никогда не любил эмеринские города, но Корнит и Зратиел, словно братья-близнецы, вызывали у него особенно тяжёлое чувство — смесь тоски и отвращения. Их тесные, пропитанные сыростью улочки и гнилой запах причалов навевали удушающее ощущение безысходности. В поисках Тэлли и Эла, Хейлу раз за разом приходилось пересекать главную площадь Корнита, и каждый раз, цепляясь взглядом за огромный янтарный обелиск, он задавался одним и тем же вопросом: зачем иль-ларины воздвигли столь величественное сооружение в таком промозглом, заброшенном месте?

Но, проведя в Корните несколько дней, они так и не нашли ни единой зацепки, ни малейшего следа, который мог бы вывести их на Тэлли и Эла. Город, словно впитавший в себя тлен и безысходность, оказался таким же глухим, как и прежде. С каждым днём внутри Хейла росла гнетущая тяжесть, словно ледяной камень, прочно осевший в груди. Он смотрел на улицы, по которым ходили местные — хмурые рыбаки, лениво разгуливающие стражники, шлюхи, охотящиеся за клиентами, — и вдруг осознавал, что этот мир идёт своим чередом, как будто ничего не случилось. Как будто Тэлли никогда здесь не было, как будто её судьба уже давно решена и стёрта из памяти. Эта мысль раз за разом раздирала его душу, пробуждая смутное, мучительное ощущение, что он опоздал. Что всё, чего он боится, уже произошло. И чем дольше они искали, тем труднее было гнать прочь жгучее осознание, что, возможно, Тэлли больше нет в живых.

«Или это Корнит наводит на меня такие мысли?» — мрачно размышлял Хейл, покидая этот серый, протухший город. Он сжал кулаки, стараясь не поддаваться этому давящему чувству. Хейл знал, что не имеет права сдаваться, но чем дальше они уходили от города, тем отчётливее в его голове звучал внутренний голос, твердящий, что надежда становится всё более призрачной.

Спустя две недели они уже были в старом русле Правого рукава Великой, направляясь в Тэмин. Этот путь напоминал Хейлу о событиях полугодичной давности — тогда они с отрядом так же мчались по этой дороге после Зратиела, спеша в лагерь пустынников. Хейл гнал тогда лошадей до изнеможения, а в мыслях мелькали самые жуткие картины того, что могли сделать с Тэлли и Элом за те недели, что он впустую потратил на поиски. Но когда они добрались до лагеря, их ожидало нечто совершенно иное.

Пустынники исчезли.

Не просто ушли — словно испарились. Лагерь выглядел так, будто его покинули несколько месяцев назад: дома в запустении, кострища заросли пеплом, забытые вещи, которые не выглядели ни разграбленными, ни брошенными в спешке. Было ощущение, что сотни людей просто встали и ушли, оставив всё, что им было дорого, словно их никогда здесь не было.

Не найдя ни следов боя, ни малейших зацепок о том, куда они могли податься, Хейл провёл там несколько дней, тщательно исследуя окрестности. Но единственное, что ему удалось обнаружить — это следы неизвестного зверя. Отпечатки лап были ему незнакомы, но он решил, что, вероятно, просто забыл кого-то из редких животных, что нечасто показывались людям. Скорее всего, зверь просто наведался сюда после того, как пустынники покинули лагерь.

— Дым, — внезапно ворвался в сознание Хейла голос Туррена. Он был хриплым, что неудивительно — брат продолжал хранить молчание день за днём, всё реже вступая в разговоры.

— Что? — нахмурился Хейл, бросив на него быстрый взгляд.

— Впереди дым, — Туррен кивнул в сторону горизонта, где тонкая струйка сизого дыма едва заметно поднималась в воздух. — Если я не ошибаюсь, там должен быть лагерь пустынников.

Не сговариваясь, они втроём сорвались с места и побежали, будто дым впереди был тем самым проблеском, которого они так долго ждали. Они не думали о расстоянии, не берегли силы, просто мчались вперёд, ведомые внезапной надеждой. Лишь к ночи Хейл осознал, насколько это неожиданное событие вскружило им головы. Они бежали до изнеможения, выложились на полную, совершенно забыв, что до лагеря ещё несколько дней пути. Теперь, шатаясь от усталости, они были не в силах продолжать, но и полноценно отдохнуть тоже не могли.

Бродя вокруг костра, Хейл прислушивался к ровному дыханию братьев и понял, что те тоже не спят. Их тела требовали отдыха, но разум был напряжён, не позволяя расслабиться. Дым — первая зацепка за долгое время, и теперь страх упустить её сковывал Хейла сильнее, чем усталость.

— Отдыхаем и бежим дальше? — спросил он у друзей.

Те переглянулись и, не раздумывая, кивнули. Решение было очевидным — никакая усталость не могла перевесить важность этой зацепки. В темноте дым уже не был виден, растворившись в ночном небе, но Хейл не сомневался: там, впереди, пылал лагерь. В этих землях просто не было других мест, которые могли бы гореть.

Через два дня они добрались до лагеря, где ещё тлели обугленные остовы домов. Казалось, что огненный ураган прошёл здесь, уничтожая всё на своём пути. Большие постройки ещё дымили, а от хижин остались лишь почерневшие пепелища. Вчера шёл дождь, но даже он не сумел полностью погасить пламя, бушевавшее здесь. Хейл окинул взглядом разрушенный лагерь, и внутри у него всё сжалось. Кому понадобилось сжигать дотла место, которое и так давно было мёртвым? Кто хотел сжечь всё, словно стирая саму память о том, что здесь когда-то жили пустынники? Хейл не знал ответа, но тревожное чувство не отпускало его. Оно стелилось под кожей тонкой дрожью, заставляя сердце биться быстрее. Не было явных причин для волнения, но инстинкты кричали, что что-то здесь не так.

Они с братьями прочесали весь лагерь, внимательно изучая остатки выжженных построек. Единственные следы, которые удалось обнаружить, принадлежали троим: две пары человеческих и одни звериные. Отпечатки лап зверя показались Хейлу знакомыми — те же широкие лапы, глубокие вмятины в земле, будто оставленные массивным существом. Он вспомнил похожие следы, найденные полгода назад, но не мог с уверенностью сказать, что это были именно они.

Остальные следы постепенно сложились в понятную картину. Одна из пар, крупная и глубже вдавленная в землю, скорее всего, принадлежала мужчине. Судя по их расположению, он обходил лагерь, методично поджигая каждую хижину, один за другим превращая дома в пепел. Вторая пара следов, более лёгких, явно женских, почти не двигалась — отпечатки скапливались в центре лагеря, будто владелица просто ждала, пока её