и разговоры о будущем Руси заполнили улицы и площади, подобно бурному течению реки, стремящейся к своему руслу.

Москвичи с неприязнью отзывались о чужеземке, чья принадлежность к ненавистному литовскому роду Глинских вызывала у них явное недовольство. Ее регентство в их глазах выглядело не просто предосудительным, а угрозой, нависшей над государственными устоями. Критически настроенные горожане считали, что ее влияние на жизнь государства — это результат постороннего вмешательства, а правительница, окруженная родственниками, не способна понять истинные нужды русского народа. Навязчивое восхваление ее добродетелей — благочестия, справедливости, милости и мудрости — воспринималось простыми людьми как лицемерие и раболепие придворной знати, старающейся угодить новой власти.

В народе открыто говорили, что управление огромным государством, полным противоречий и вызовов, порой не под силу даже сильному мужу, способному выстоять перед лицом испытаний. А что уж говорить о нежной, чувственной женщине, чьи взгляды и убеждения формировались под влиянием временщиков, плотно окружавших княжеский престол, как тени, алчущие власти? С каждым днем недовольство росло, и в воздухе витала напряженность, предвещавшая бурю, которая могла обрушиться на головы тех, кто осмеливался надеяться на благополучие в эти смутные времена.

В сумрачных палатах Кремля, где веками сплетались интриги и ковались судьбы государства Российского, Елена Глинская чувствовала себя хрупкой ладьей, брошенной в бушующее море. Смерть мужа, Василия III, обрушилась на нее, обрекая на регентство при юном наследнике, Иоанне IV, — часто болеющем мальчике с глазами, полными страха и непонимания.

Молодая вдова часами сидела у окна, глядя на заснеженный Кремль, и в ее душе боролись противоречивые чувства. С одной стороны, она понимала тяжесть возложенной на нее ответственности, с другой — ощущала безмерную усталость от постоянного напряжения и страха. Каждый день приносил новые испытания: доносы, интриги, заговоры. Ночами она не могла уснуть, представляя, как враги плетут против нее заговоры, а утром снова появлялась перед боярами с гордо поднятой головой, стараясь скрыть свою тревогу за маской решительности. В этих сумрачных палатах она не только правила государством, но и училась оставаться сильной, несмотря на все страхи и сомнения, терзающие ее сердце.

Елена обвела взглядом палаты, украшенные тяжелыми бархатными занавесями, в полумраке которых золотом мерцали лики святых на иконах. Здесь, в этом сердце русской власти, воздух пропитался запахом ладана и старого дерева, а еще — запахом страха и честолюбия. Она ощущала на своих плечах бремя великокняжеской власти, напоминавшее ей каменную плиту, готовую раздавить в любой момент.

Одно только напоминание о Боярской думе вызывало у нее дрожь. Змеиный клубок из гордых князей и знатных родов, где каждый плел свою паутину интриг, ежедневно и еженощно грезя о власти. Да, формально они были ее опорой, а на самом деле — смертельной опасностью.

— Они взирают на меня, как голодные волки на добычу, — прошептала Елена, обращаясь к своему отражению в полированном зеркале. — Считают меня слабой, ибо я женщина. Думают, что я дрогну.

Она вскинула голову. Нет, не дрогнет! В ее венах текла кровь Глинских — гордых и бесстрашных воинов. Ее воля с детства ковалась в придворных интригах, и кому, как не ей, доподлинно известно, как играть в эту жестокую игру.

С первых дней регентства Елена сделала ставку на тех, кому она могла доверять, на тех, чьи интересы совпадали с ее собственными. На людей, преданных ей, а не старым боярским родам. «Нужно вырвать власть из их рук, — напряженно думала она, сжимая кулаки. — Нужно окружить себя верными людьми, чтобы уберечь сына и державу».

Двумя яркими звездами, вспыхнувшими на политическом небосклоне Кремля, стали князь Михаил Глинский, ее родной дядя, и князь Иван Телепнев-Оболенский, молодой и амбициозный боярин, связанный с первым родственными отношениями.

— Смутно у меня на душе, — обратилась она к Михаилу Глинскому, когда он вошел в ее покои; его лицо, изрезанное морщинами, выражало твердость и решимость. — Страшусь, что разорвут нас на части, ибо каждый в Боярской думе уже ножи точит, удавы плетет, козни строит, дабы ослабить нас и власть нашу разрушить.

Михаил Львович бесшумно приблизился к ней сзади:

— Не страшись, Елена Васильевна, я с тобой и ни в жизнь не отступлюсь. Мы — Глинские, и никому не позволим нас сломить или в страхе держать. Сумеем показать им всем, что есть подлинная власть.

На эти его слова она обернулась и пристально посмотрела ему в глаза. Тот выдержал взгляд — не дрогнул и не отвел глаз, в которых читались твердость и уверенность.

— А потому не убоимся козней их и лукавства, — произнес он проникновенным голосом. — Вместе силу нашу покажем, державу укрепим и врагов одолеем. Знай, Елена: в единстве наша сила, и никто не сломит нас, коли вместе стоять будем. Токмо слушай, не презирай мои слова — все они тебе в подмогу…

Родственные узы крепко связывали Михаила Глинского и Ивана Телепнева-Оболенского. Михаил Львович был женат на двоюродной племяннице князя Ивана, и эта семейная связь служила ей надежной опорой в правлении. Благодаря этому родству она могла рассчитывать на поддержку и защиту двух могущественных семей, к одной из которых принадлежала сама, — и это значительно укрепляло ее положение на троне.

Князь Иван Телепнев-Оболенский — совсем другое дело. Он, подобно свежему весеннему ветру, врывался в затхлую атмосферу боярских интриг, наполняя ее энергией и решительностью. Его молодость и задор были заметны в каждом движении, а в выразительных глазах цвета топаза горел яркий огонь честолюбивых стремлений. Елена Глинская сразу разглядела в нем эти качества и, понимая их ценность, всячески поддерживала его амбиции. Да, князь жаждал власти, но она верила, что эта жажда не разъедает душу, а направляет его энергию ей на благо.

Великая княгиня, равно как и все при дворе, знала о его военных успехах при Василии III. Однако теперь, после смерти великого князя, ей потребовались иные доказательства верности Телепнева-Оболенского.

Первым испытанием для молодого военачальника стала проверка его дипломатических навыков. Елена намеренно отправляла князя на переговоры с литовскими или крымскими послами, внимательно наблюдая за тем, как он отстаивает интересы малолетнего Иоанна IV. Острый ум Телепнева-Оболенского, его находчивость в дебатах с послами очевидно демонстрировали, что он готов бороться за ее интересы до конца. Каждое его слово, каждый жест и взгляд становились для нее приятным открытием — новой строкой в книге верности.

Следующим шагом стала проверка его навыков в управлении государственными делами. Елена Глинская доверяла Ивану Федоровичу контроль над важными административными вопросами, а затем наблюдала, как он справляется с бумажной волокитой и интригами Боярской думы. Его умение находить общий язык с чиновниками и при этом