губами, матрос. Характера он был горячего, в делах напористый, а в жизни обычно скромный и тихий. Автоматчик остановился у порога и, переступая с ноги на ногу, не знал, с чего начать, повидимому, порядком смутившись присутствием комбата или тем, что в поздний час зашел.

— Что скажете, товарищ Хакимов? — прервал молчание Котанов.

— С просьбой… товарищ майор, — волнуясь, заговорил боец. — Не откажите, если можно…

— Может, табачок выдохся — курить захотелось? — нарочно спросил командир десанта, будто не понимая цели посещения подчиненного.

— Что вы, товарищ старший лейтенант! — уже тверже сказал матрос. — Табачок у меня есть, только кури. Не об этом речь…

— О чем же?

— Слышал я, вы готовите дело серьезное, — понизил Хакимов свой голос, словно заговорщик. — Так уж меня-то не оставьте. Вы меня знаете…

Его узнал батальон в боях за Мариуполь. Туда он высадился с группой капитан-лейтенанта Немченко. Моряки подверглись обстрелу из орудия, бившего из-за угла, Уничтожить огневую точку и вызвался Хакимов. Незаметно пробравшись к углу дома, он с силой бросил противотанковую гранату точно в цель. В воздух взлетела прислуга вместе с кусками металла.

В жаркой схватке наши заняли порт. Но немцы предприняли несколько попыток, чтобы вернуть его. Их силы превосходили. В разгар боя краснофлотец Хакимов ворвался в дом, и перед ним, как из-под земли выросли, предстали десять немцев, вооруженные автоматами. Потребовалась только одна противотанковая граната, чтобы с ними разделаться. Напротив дома стояла вражеская штабная машина, которую отважный матрос уничтожил из противотанкового ружья.

В бою его ранило. Превозмогая острую боль, автоматчик добрался до одного из домиков, в котором лежали раненые матросы. Перевязал их, поудобнее уложил и, вооружившись автоматом и гранатами, поднялся на чердак, откуда повел точный огонь по наседавшему врагу. Пятнадцать гитлеровцев нашли свою смерть от его метких выстрелов. Атаки противника были сорваны. Так в рядах котановцев отважно дрался матрос Хакимов.

— А храбрости у меня хватит, — с уверенностью добавил автоматчик.

— Что же вы под храбростью понимаете? — неожиданно спросил Федор Евгеньевич.

— Как что?.. — удивился тот слишком простому вопросу, на который, казалось, может и ребенок ответить. — Когда человек идет в бой, у него, знаете, рождается такое чувство… — матрос запнулся, не находя нужных слов, и с досадой закончил: — Словом, храбрый хоть куда пойдет.

— Как это понять: «Хоть куда пойдет»?

— А так: хоть в огонь!

Офицеры переглянулись.

— Сунетесь в огонь — с вас голова долой, — резонно заметил Котанов. — Запомните: соваться туда, куда не спрашивают, нельзя. Значит, храбрым можно назвать того, кто драться может, кто не боится врага, хотя бы последний превосходил по силе, кто постарается сохранить свою жизнь и во что бы то ни стало укокошить немца. Вот вы упомянули про чувство. Храбрый идет на подвиг из любви к Родине. Это благородное чувство, Хакимов!

— Ясно, товарищ майор. Ясно!

— Ну, если ясно, можете итти отдыхать. Ответ получите утром.

Не успел боец удалиться, еще не стихли его торопливые шаги, как в дверь постучали опять, настойчиво и более смело. Вошедший был сержантом Соловьевым, считавшимся в батальоне «середнячком», ничем особенно не выделявшимся, но, как ни странно, мнившим о себе больше, чем следует. Авторитетом у рядовых он не пользовался.

Свою просьбу он изложил довольно сжато: «Хочу в десант». Майор, хорошо знавший подчиненного, на это ответил:

— Вполне возможно. Что ж, пойдете стрелком.

— То-есть как? Рядовым? — опешил Соловьев.

— Да. Командиры отделений уже подобраны.

— Я же сержант, и вдруг рядовым?.. — в его хрипловатом голосе чувствовались и нерешительность, и обида, и возмущение, что не скрылось от внимания офицеров.

Последовал справедливый ответ:

— Ну, тогда можете быть свободным!

Этим было сказано все: считай за счастье итти не кем хочется, а кем посылают. Не желаешь рядовым стрелком — не надо. Всякий бой, в особенности десантная операция, не любит недовольных или колеблющихся…

На утро отбор продолжался — строгий и тщательный. Добровольцы шли и к комбату, и к командиру десанта, и к командирам рот, и к командирам взводов с одной мыслью — в десант. Пришел к Ольшанскому и Никита Гребенюк, у которого раны, полученные под Сталинградом, еще давали о себе знать. Старший лейтенант нахмурился: хорош боец, но куда ж раненому!..

— Вам придется остаться в батальоне.

— Не останусь, — запротестовал матрос. — Если не возьмете, все равно уйду с вами.

— Не выйдет, Гребенюк!

— Да, уйду, — продолжал тот горячиться. — А как же? Сам я из-под Николаева, там у меня родные томятся — мать, сестры… Там моя родина, и вы хотите, чтоб я остался…

Довод этот показался офицеру вполне убедительным, и он уступил настойчивости бойца.

Были в батальоне и такие, которые не любили и не желали надоедать начальству с разными личными вопросами, выделяться среди других, а предпочитали придерживаться правила: прикажут — пойдем хоть куда. К таким, например, относился скромный, выдержанный молодой краснофлотец Николай Щербаков, недавно прибывший в батальон из флотского экипажа. Первое боевое крещение он получил в битве за Широкую Балку, дрался довольно храбро, чем обратил на себя внимание командиров. К нему-то и подошел теперь офицер с вопросом:

— Ну, как, пойдете?

Предстоящая операция казалась Щербакову страшной и в то же время заманчивой.

— Нужно, значит, пойду, — твердо ответил он.

— Готовьтесь!

— Есть!

В то утро были приняты в отряд знатные люди батальона: старшины 1 статьи Кузьма Шпак, Юрий Лисицын, старшины 2 статьи Кирилл Бочкович, Иван Макиенок, младший сержант Владимир Очаленко, старшие краснофлотцы Валентин Ходарев, Василий Миненков, краснофлотцы Владимир Кипенко, Степан Голенев, Георгий Дермановский, Ефим Павлов…

Для удобства и гибкости управления отряд разбили на две основные группы. Командиром одной назначили отважного моряка младшего лейтенанта Василия Корда, командиром другой — младшего лейтенанта Владимира Чумаченко. Начальником штаба отряда подобрали одного из лучших офицеров батальона лейтенанта Григория Волошко. Заместителем командира отряда по политчасти пошел опытный политработник капитан Алексей Головлев.

Герой Советского Союза Г. С. Волошко.

Отряд был полностью укомплектован к обеду. Он состоял из отборных, проверенных морских пехотинцев. Это были храбрецы, цвет батальона. Почти все числились в рядах большевистской партии или Ленинско-Сталинского комсомола. А кто еще не был комсомольцем, старался немедленно стать им, Уходя в операцию, многие решили связать свою судьбу с партией Ленина — Сталина. В партбюро поступали заявления, которые раскрывали все мысли и чаяния людей. Украинец матрос Владимир Кипенко писал:

«Я слышу стон украинской земли, я вижу, как горит Николаев. Прошу принять меня кандидатом в члены ВКП(б). Я хочу в бой итти коммунистом и еще беспощаднее бить врага».

В этот день в батальоне чувствовалось необычайное оживление. И в штабе, и в партбюро,