«У тебя есть будущее… Оно ждет, чтобы в него вошли. Все раны тела залечатся. Там все обиды и горести забудутся… Это счастье ты создаешь не только для тебя, это счастье не только твое, но счастье всех людей.

Так радуйся же, сын… Что бы тебя ни постигло в жизни, какие бы угрюмые дни ни обрушились, ты идешь дальше, на этом не останавливаться; чем сильнее возненавидишь твоих врагов, чем больше нанесешь им вреда, тем скорее достигнешь другого счастья — социализма. Потому что чем труднее будет жить, чем жестче будут обиды, тем сильнее будешь ненавидеть, тем скорее разрушишь то, что стоит на твоем пути, — твоего господина, тирана, повелителя — капитал.

Так помни же, сын, у тебя есть одно дело — борьба, одна надежда — победа, одна радость жизни — ненависть к врагу, все хорошо, что ведет к победе.

Все хорошо, что осуществит социализм. И только в борьбе ты будешь счастлив и обретешь улыбку в суровые, черные дни жизни и, быть может, на одре старости».

«Было темно, сыро, и лишь фонари своим золотым светом отвлекали внимание. Молодой 18-летний юноша пробирался вдоль стены, согнувшись, стараясь идти быстро. Там шла стрельба, изредка рявкало орудие, и каждый раз внутри вздрагивало. «Сейчас попадет в лоб — и готово…» Трещал пулемет. Было пустынно и безлюдно. И трамвайные проволоки обвисали клочьями.

Маленькие фигурки детей, согнувшись, прильнули к окнам полуподвалов. Улицу обстреливали юнкера, а они вышли строить баррикады и теперь ждали заслона.

И было все просто и понятно. Те же улицы, та же городская ночь с цепочкой уходящих фонарей, и молчаливые дома, и серая мостовая, блестящая мокротой, все было, все на месте, как полагается, а тебя, тебя и нет. И ноги, и грудь, и все тело развалились и шли сами, а мысль и созерцание сами по себе. Страха не было.

«Что же случилось? — мелькали обрывки мыслей. — Человек идет на человека… Я буду стрелять… И в меня будут стрелять, и я обрадуюсь, когда убью…»

«Не один человек, но всё вместе есть причина зла, и имя ему Капитализм.

И сейчас я иду и убиваю этот… этот… как его!>

Что-то жигануло в грудь. В глазах мелькнула улица, и дома полетели вверх… Зажглось в затылке.

А когда К. открыл глаза, перед ним стояло далекое и чужое небо и назойливо въедался в зрение край крыши. В груди нестерпимо жгло, и болел затылок.

Несколько человек, склонившись, осматривали тело.

— Куда ранен? Ты бы, Фадей, автомобиль окликнул.

— К Никитской площади поехали подбирать.

В голове стоял звон и помутнение. «Как его?.. Как его. Капитализм». К. потерял сознание».

«Не правда ли, жить стоит. Новое, что только мерещилось как мечта, как неземное, несбыточное, вырисовывается все больше и больше — социализм.

Мы летим в истории — старое, обычное для глаза осталось позади. Новые формы, новая жизнь, новые обычаи, новые люди…»

«Революционеры! Вся революция поставлена на карту. Всемирный капитал послал против вас своих сынов. Широкой волной вливаются враги в сердце свободы. Пощады здесь нет никому. Все, что прекрасно, все, что лучшее, — все гибнет здесь от врагов свободы…

Я обращаюсь к вам: скажите, в ком сердце революционера, кто не торгует волею, собой, что делать? Стать ли нам на колени и умереть рабами золота или победить?

Нет, граждане, вы должны поклясться победить! Вы должны, это ваш закон. Ни падению, ни смерти нет места. Только победа!!!

К оружию, граждане!»

Это уже написано в дни гражданской войны. Весной 1918 года Анатолий оканчивает первые артиллерийские курсы в Москве, и летом мы его видим на Северном фронте. В августе 1918 года он участвует в речных боях Северо-Двинской флотилии, командует пароходом «Сильный». Отцу — лаконичное сообщение: «Дорогой батька!.. Был в девяти речных боях. Но пока все обошлось благополучно… Настроение твердое…» Р. С. Землячка писала: «Анатолий попал на Северный фронт в самый тяжелый момент. Работа в прифронтовой полосе, среди разрозненных, плохо дисциплинированных красноармейских частей была крайне тяжела: темнота крестьянской массы, кругом восстания, повстанцы, хорошо вооруженные и очень многочисленные (восставали большие волости с 25-тысячным населением). Анатолий неустанно, день и ночь бегал по деревням, устраивал митинги, выступал сам, посылал агитаторов. И крестьяне любили его: кое-где он покрикивал, терроризировал, арестовывал, но чаще всего с особенной лаской старшего и с веселостью ребенка обращал в «нашу веру».

Как только стихло на Северном фронте, он отправляется на Южный и там сражается до конца. Участвует во взятии Калача, воюет в Донбассе, назначается комиссаром экспедиционных войск по подавлению восстания казаков на Дону.

Время было горячее и, к сожалению, не располагало к письмам. Сохранилось лишь еще одно деловое письмо Анатолия Попова в Москву в Совнарком, озаглавленное «Краткие тезисы тактики и мероприятий при обратном завоевании Донской области», где он высказывает свои мысли по поводу положения на Дону.

«Удержание власти в Донской области и предотвращение новых восстаний возможно при следующих условиях:

1) массовая посылка коммунистов,

2) стройное и авторитетное проведение организации власти, сосредоточенной в одних руках (узком коллективе, не зависящем от штаба Южного фронта),

3) обеспечить власть достаточной военной силой,

4) безусловная эвакуация всех пленных казаков,

5) удаление всех организаторских элементов: офицерства, урядников и т. д.,

6) минимальное количество расстрелов и при непременном условии ясности причин их.

7) провести самую широкую организацию иногородних на платформе защиты Советской власти,

8) обезоружение казаков и реквизиция строевых лошадей и седел,

9) оставление неприкосновенными всех земель казачества.

10) проведение государственной хлебной монополии — что возможно.

6 июля 1919 г. Член РКП А. Попов».

…Уходят дни и годы. Уходят люди. Их нет давно, а свет от них, как свет от звезд, далеких и упавших, дрожит — и. значит, люди не уходят. Поколение великих мечтателей. Голос одного из них как бы звучит в одном с нами пространстве и времени:

«Да, да, да, я счастлив! За огнем, за разрушениями, сквозь кровь и дым я вижу прекрасное будущее — социализм.

Жить стоит! Еще как! Борьба, победа