Но разве тишина и долгий сон — не самая прекрасная мечта усталого жандарма в конце бесконечно длинного дня? Тяжесть на веках такая приятная, а дыхание медленное, и нет суетливых мыслей, тысячи деталей, которые нельзя упускать из внимания, сотни дел…

Виктор встряхнулся, до боли прикусил язык, пульс глухо и гулко стучал в ушах. Отвлекшись, он едва не затянул в бездну и себя, и доверившуюся ему девушку. Непростительная промашка, только усталостью ее и оправдывать! Выровняв дыхание, Виктор точно и аккуратно скользнул глубже в разум девушки, пытаясь отыскать ядро ее «я», за которое нужно уцепиться для ментальной связи.

Перед внутренним взором мелькали то обрывки воспоминаний, тусклые и размытые, как даггеротип, то абстрактные образы, наоборот, нетерпимо ярким и четкие, какими могут быть только предрассветные сны. Но нигде не было и отпечатка личности Анаис, словно в своей жизни она была лишь невольной наблюдательницей. Приходилось погружаться все глубже и глубже, слой за слоем обнажая ее суть, словно снимая с невесты праздничное убранство. Даже возбуждение Виктор испытывал похожее, копаясь в ворохе мыслей, словно в ворохе пышных юбок, и путаясь в них, как кружевах.

Она пряталась даже от самой себя, не желая признаваться ни себе, ни всему миру в своей истинной сути. Тонкая, холодная, острая — то ли юркая рыбка в темных водах, то ли мизерикордия в атласных складках платья. Виктор уцепился за последний образ, почуяв в нем что-то верное, рванулся к нему, словно к спасительному свету маяка, опьяненный этим подобием охоты даже больше, чем любовной страстью.

Не мизерикордия, нет. Скальпель в глубоком кармане, острое лезвие в кожаном чехле. До поры безопасное, спрятанное, пугающее и саму Анаис. Да решится ли она когда-то пустить его в дело? Решится ли не реагировать — действовать?

Уже решилась.

Мелькнула очередная цепочка видений, и Виктор поддался соблазну, потянулся за ними, разматывая, выясняя обстоятельства нападения, глядя на произошедшее глазами Анаис. Вот падает первый оборванец, вот второй отвлекает Лимьера, а третий… Как Виктор жалел, что в чужих воспоминаниях не может разглядеть его лица яснее, чем видела сама Анаис!

Потому что даже в размытых воспоминаниях он узнал третьего.

С трудом сохранив спокойствие, необходимое для завершения ритуала, Виктор осторожно коснулся сути девушки, связывая ее с собой, сплетая две личности воедино, стирая между ними все границы. Сразу же появилось ощущение оружия у бедра — надежное, успокаивающее… вот только совершенно не нужное. Как и любой аристократ, Виктор прекрасно владел шпагой и метко стрелял, как и любой сотрудник Особой Канцелярии мог превратить в убийственное оружие первую подвернувшуюся под руку вещь, как и любой маг, полагался только на свой разум, пренебрегая в равной степени и шпагами, и пистолетами.

И теперь то, как ощущалась Анаис, его раздражало. Но Виктор давно научился игнорировать собственные чувства, когда они мешали работе. Вот и теперь он выдохнул сквозь зубы и начал медленно выбираться из глубин чужого разума. Это было как подъем со дна омута, сквозь мутную и ледяную воду, когда воздух в легких давно закончился, а света над головой еще не видно. На одной воле менталист снова выстраивал границы своей личности, разделяя себя и Анаис и оставляя только тоненькую ниточку, сковавшую его с девушкой, вернее чем любые кандалы.

Знала бы юная сеньорина, что из себя представляет ритуал связи, ни за что бы на него не согласилась! И, надеялся Виктор, так никогда и не узнает.

Физические ощущения снова начали двоиться и захлестывать разум, онемела шея, судорогой свело пальцы, под носом и по губам текло что-то теплое, сердце билось неровно, то пропуская удары, то бросаясь вскачь. На последнем усилии воли Виктор вырвался из чужого разума, едва не ставшего для него смертельной ловушкой и отшатнулся от девушки, привалился к стене и устало съехал по ней на пол — ноги отказывались его держать. С неудовольствием он вспомнил, что подобные ритуалы рекомендуется проводить сидя или лежа, и с досадой признал, что переоценил свои силы.

Слабой рукой вытерев с лица кровь, Виктор, наконец, взглянул на девушку. Анаис сидела неестественно ровно, словно шпагу проглотила, голова запрокинута, лицо спокойно и безмятежно, и только сведенные судорогой пальцы, разодравшие плотную ткань пальто, выдавали, как же ей больно.

Лимьер, уже оклемавшийся и приведший себя в порядок, услужливой тенью скользнул в кабинет, поставил на стол два стакана воды. Виктор поблагодарил его вялым кивком и медленно поднялся, придерживаясь за стену. Вытащил из кармана часы на цепочке и раздраженно вздохнул — ритуал занял больше времени, чем он планировал. Теперь стоит очень поспешить, иначе поезд в Сен-Амьен уедет без Анаис. Его и так придется задерживать властью Канцелярии.

Залпом выпив свой стакан воды, Виктор попытался привести Анаис в сознание. Ему поговорить бы с ней, успокоить после ритуала, заверить, что ментальная связь останется на крайний случай, а он сам ни разу не воспользуется ею в своих интересах, но времени на это уже не осталось.

Ведь за дверью уже ждут интендант и куратор Дианы, готовые превратить Анаис во вторую Одетт Науре.

Услужливый проводник распахнул перед Анаис двери купе первого класса и низко поклонился, скрывая удивление. Еще в обед начальнику поезда пришла срочная депеша, что поезд должен тронуться только после того, как прибудет некая важная особа, и что нужно выделить для нее самое тихое и комфортабельное купе, чтобы никто ее не беспокоил. С некоторым волнением все ожидали кого-то из аристократов или высших воинских чинов — ну а ради кого еще ежевечерний поезд станут задерживать чуть ли не на два часа?

И меньше всего оказались готовы увидеть одинокую сеньору в трауре, с лицом, скрытым плотной темной вуалью. Поначалу даже едва не приключился досадный казус, когда ее не захотели пустить в поезд, не признав в даме с маленьким саквояжем, да без сопровождения, ту самую важную особу. Проводник не слышал, что она сказала охране, но младший адъютант тут же сорвался за начальником поезда, которому и было продемонстрировано некое письмо.

Ох, как он побледнел! Как рассыпался перед сеньорой в извинениях! Даже шепнул, чтобы потом ей непременно принесли в купе вина и фруктов. Вот проводник и изнывал от любопытства, пытаясь понять, что за странная птичка в одиночестве едет в самом дорогом купе, в котором, говорят, и сам король путешествовать не брезгует!

Зоркий и опытный взгляд проводника легко отметил и дешевую ткань скромного платья, и отсутствие украшений, даже скромных колечек, и потертую, изношенную кожу саквояжа. Странно, очень странно! Чутье проводника твердило, что с этой пассажиркой что-то нечисто, но его ли дело, кому приказано выделить лучшее купе?

С вежливой улыбкой проводник закрыл за сеньорой дверь и поспешил прочь. Здравый смысл подсказывал, что от странной дамы лучше держаться подальше.

Анаис дождалась, когда в коридоре стихнут шаги проводника, и с облегчением откинула вуаль. Непривычное платье стесняло движения, корсет сдавливал ребра, а шнуровка воротника врезалась под подбородок. Но это бедный алхимик Анаис могла позволить себе щеголять в мужской одежде, которая и удобнее, и дешевле, а почтенная наставница Одетт вынуждена носить платья и корсеты, как того требуют социальные нормы.