О том, что Безухов в Москве, я нигде не написала, поэтому звонили из самых разных городов и даже стран. Щенка хотели забрать в Болгарию, Англию, Эстонию, Грузию. В переговорах и переписке я узнала множество новых для себя географических названий. Звонили из маленького городка за Уралом, чтобы посоветовать мазь для лечения безуховских ушей, с Дальнего Востока – чтобы убедиться, что информация о новом хозяине достоверна, с другого материка – просили опубликовать фотографию щенка в его новом доме, из российской глубинки – со слезами в голосе поблагодарить нас с Аней за человечность.

Сколько за этот день было звонков и писем? Сотни? Нет, тысячи. Половина обращавшихся настойчиво предлагали помощь деньгами.

Но мы с Анной сразу решили, что если не понадобится дорогостоящее лечение, деньги брать не будем. Корм у Безухова есть, пока больше затрат не предвиделось.

Всем, кто готов был помочь, я отвечала: «Спасибо за отклик. Деньги не нужны. Справляемся. Благодарим».

Неожиданная поддержка окутала меня теплым облаком и вселила уверенность: случись что, вокруг есть люди, их много, они придут на помощь. Все будет хорошо.

К вечеру, когда звонки стали реже, я начала интернет-кампанию «Горшочек, не вари» – рассказала подробно о том, что хозяин и дом для Безухова найдены. Потом связалась с администраторами интернет-изданий, разместивших на своих сайтах пост о щенке, и попросила либо удалить публикацию, либо сообщить, что его пристроили.

* * *

Безухов у Анны освоился: чуть не сгрыз ботинок и научился рычать на хозяйскую собаку. Мамин укол перенес хорошо.

После смерти нашего первого пуделя я повзрослела. Со вторым Томми мне уже разрешали гулять, я пыталась его дрессировать, кормила, вычесывала. Каждый день он ждал моего возвращения из школы и так радовался, так старательно махал маленьким хвостиком! Казалось, будто кто‐то большой и невидимый брал Томку за хвост и раскачивал влево-вправо, от чего все его тело ходило ходуном из стороны в сторону.

Мы часто ездили на природу и брали Томми с собой. Своего загородного дома у нас не было, и когда родственники предложили провести отпуск на их даче, мама с папой согласились.

Это был старый подмосковный поселок: древние сосны на участках, рядом лес, десять минут ходьбы до электрички. Каждое утро мы с папой и Томми ходили за водой. На металлическую тележку грузили бочку и везли ее к ближайшей колонке. Томми я вела на поводке, потому что здесь, на даче, он так и норовил убежать – его манили новые запахи и новые знакомства. Папа наполнял бочку, и к завтраку мы возвращались. Потом я шла гулять с соседскими ребятами.

Однажды мы с друзьями решили строить на краю поселка шалаш. Насобирали веток, палок, кто‐то из мальчишек принес веревку, и принялись за работу.

– Вика, смотри! Это не твоя собака? – вдруг воскликнул приятель.

Я пригляделась: по тропинке меж дачных заборов несся Томми! Он перебирал лапами быстрее, чем можно было уследить взглядом, уши подлетали вверх-вниз от каждого прыжка, встречный ветер разгладил шерсть на морде – открыл целеустремленный взгляд. Вот разбойник, все-таки убежал!

– Томми, Томми, ко мне! – скомандовала я.

Пес подбежал к шалашу, все обнюхал и виновато посмотрел на меня. Я взяла у мальчишек веревку, привязала один конец к ошейнику и потянула Томку домой.

Родители его уже искали. Оказалось, он сделал подкоп под забором в зарослях малины. После этого случая Томми целыми днями сидел, привязанный к дереву, посреди газона рядом с надувным бассейном и шезлонгами. За калитку его выводили строго на поводке – утром, когда мы шли за водой, и вечером, когда всей семьей ходили в поле смотреть на закат.

И все-таки за несколько дней до конца отпуска Томми убежал: сорвался с поводка и снова пролез в яму под забором. Вечером родители пошли его искать, но вернулись ни с чем.

– Надо еще искать! – требовала я.

– Незачем, – возразила мама. – Ничего страшного, нагуляется и вернется.

– А если не вернется?

Мама пожала плечами и принялась мыть посуду.

Родители поразили меня своим равнодушием. Скоро ночь, а Томми нет. Я рвалась на поиски, но меня не пускали, говорили, что уже поздно, темно, надо подождать до утра.

– Вот именно! – гневно восклицала я сквозь слезы, – поздно, темно, а Томми где‐то там, на улице, один. Возьмем фонари, пойдем искать!

Но никто никуда не пошел. Я взбежала в свою комнатку под самой крышей, яростно хлопнула дверью и, открыв маленькое окошко, стала звать:

– Томми, Томми, Томми!

Но в ответ только тишина и темнота летней ночи.

* * *

Как и тогда, в раннем детстве, меня разбудил яркий солнечный свет и тяжесть на душе. Я подскочила, оделась, спустилась в кухню.

– Вернулся?

Мама стояла спиной. Она вытерла платком лицо, высморкалась, прерывисто вдохнула и тяжело выдохнула:

– Нет пока.

– Ну так пойдемте искать!

– Ты пойди после завтрака поищи. Хотя, наверное, его уже давно кто‐то подобрал. Он у нас такой красивый и общительный.

– Хочешь сказать, его украли?

– Почему украли? Просто нашли, поняли, что потерялся, и забрали себе.

От завтрака я отказалась и, выскочив за калитку, стала бродить по дачным переулкам, звать Томми. На мои крики подтянулись девчонки и ребята из нашей компании. Спрашивали, что случилось, успокаивали, обещали помочь искать. Так собрался целый отряд.

Итак, собака красивая, скорее всего, щенка просто кто‐то присвоил. Решено было не только обойти поселок, но и заглянуть в каждый двор. Шли гурьбой, крича на все лады «Томми, Томми!», то вразнобой, то по очереди, то хором по команде, чтобы получилось громче. Томми не откликался.

Мы спрашивали у соседей, не видели ли они серебристого пуделя, заходили в открытые калитки, заглядывали в щели высоких заборов – все безрезультатно. Мальчишки залезали на деревья, чтобы осмотреть дачные участки сверху – Томми нигде не было. Мы совсем отчаялись, как вдруг услышали лай. Это лаяла моя собака! Всей толпой побежали на голос Томми. Он лаял за массивным забором, калитка была закрыта. На наш стук вышел мужчина. Я очень боялась говорить с ним, для меня он был настоящим преступником – похитителем собак. Была бы одна, ни за что бы не осмелилась, но со мной команда.