— Ты хоть понимаешь, что с тобой происходит? —чуть не плача, спросила Валька. — Ты можешь читать мои мысли.

— Это нетрудно, — заверила я. — Их немного, ивсе они глупые.

— Хорошо. Ты умная, а я дура. Сейчас придет Татьяна,попробуй на ней. Уж она-то точно не ведет с тобой душевных бесед.

Татьяна, медсестра нашего отделения, пришла минут черезпятнадцать, я уставилась на нее, а Валька на меня. Она ерзала, моргала и громкосопела. Наше поведение вызвало у Татьяны легкое недоумение, потому что от нашейпалаты никакого беспокойства не было и сюрпризы не ожидались, лежат себе людитихо-мирно, не буйствуют.

Посмотрев на нас с сомнением и вроде бы успокоившись, онастала заниматься привычным делом, а я наблюдать за ней. Через пару минут яспросила:

— Вы забыли выключить утюг?

— Что? — ахнула она, нахмурилась и настороженнопоинтересовалась:

— А ты откуда знаешь?

— Да я не знаю, — пришлось ответить мне. —Просто вы так себя ведете, точно пытаетесь что-то вспомнить, вот я и спросила…

— Все утро сама не своя, угораздило перед уходом блузкупогладить. Торопилась… убей не помню, выключила или нет.

— Выключили, — убежденно кивнула я, потому что вэтот момент она вспоминала,

Как надевала блузку, а правой рукой выдернула шнур,вспоминала и сомневалась одновременно, а у меня повода сомневаться не было.

— В одиннадцать муж с работы приедет, позвоню…

— Ну что? — взвизгнула Валька, едва дождавшись,когда дверь за медсестрой закроется.

Я пожала плечами:

— Чудеса…

— Еще какие. Это Божий дар. Говорила, у Господа на тебявиды, так и есть.

— Знать бы какие, — забеспокоилась я.

— Вставай с постели, пойдем к людям, проверим наостальных.

Весь день мы шатались по отделению. Очень скоро сомнения уменя отпали, каким-то образом я узнавала мысли людей. Что-то теплоеобволакивало мозг, а потом начинало пульсировать и выпирать из общей массы…Звучит глупо, но происходило это примерно так.

Перед вечерним обходом мы вернулись в палату, и Валькапринялась меня поучать.

— Ты пока помалкивай, Господь укажет, когда надооткрыться, а может, и вовсе не надо, еще неизвестно, какая у тебя миссия.Только будь внимательней… не проворонь, у меня теперь вся душа изболится, вдругты знака не увидишь… Нет в тебе чуткости. Не будь меня рядом, ты бы так ничегои не поняла…

— Слава Богу, мой верный Санчо Панса на соседней койкеи все знаки углядит.

— Неизвестно, должна я быть рядом или нет. Мне знака небыло.

— Будет, — хмыкнула я. Конечно, Валька самаянастоящая сумасшедшая, но мне нравилась, потому что девка она добрая. И лучшепусть болтает о Божьем промысле, чем бьется головой о стену.

— Тебе надо тренироваться, — подумав, заявила она.

— Как это?

— Знаешь, как иностранному языку обучают? Говорят счеловеком только на этом языке, например, по-английски. Понимаешь?

— Зачем мне английский? — развеселилась я.

— Что ты дурака-то валяешь? Вот если б меня Господьизбрал, я б зубы не скалила, а молилась и тренировалась каждую минуту.

Валька даже покраснела с досады, и я торопливо согласилась:

— Давай тренироваться.

— Я с тобой разговаривать не буду.

— Почему? — расстроилась я.

— Что ты меня изводишь, неужели не понятно? Ты со мнойговоришь, а я отвечаю мысленно, и словами тебе помогать не буду. Теперь дошло?

Идея не показалась мне особенно удачной, вдруг кто из врачейзаметит, что я сама с собой беседы веду, и я состарюсь в психушке, норасстраивать Вальку не хотелось, я согласилась, и с этого вечера мы началитренироваться.

Очень скоро это занятие увлекло меня, а успехи в обучениивыглядели прямо-таки фантастическими. Если поначалу для того, чтобы понятьмысли человека, требовалось сосредоточиться, закрыть глаза и сидеть в тишине,то через пару дней надобность в этом отпала. Возникла другая проблема: если вкомнате было несколько человек, мысли их сплетались в тугой клубок и оглушали,но и с этим осложнением я справилась относительно быстро. Могла говорить,что-то делать, смеяться или читать книгу, и вместе с тем прислушиваться.

Дни перестали быть серыми и унылыми, утро я встречала соптимизмом и уже не смеялась над Валькиными речами о «знаке», а молча кивала ивроде бы в самом деле ждала.

Как-то во время тихого часа мы болтали, то есть это яболтала за двоих, а Валька пялилась в потолок и молчала как рыба. В самоминтересном месте я вдруг решительно прервала поток ее молчаливого красноречия.

— Врешь ты все…

— Точно, — ахнула она и даже встала спостели. — А как ты догадалась?

— Не знаю как, — озадачилась я. — Знаю, чтоврешь, и все. То есть ты говорила правду и вдруг соврала, и это было ясно,вроде ты думаешь одно, а вместе с тем где-то рядом мысль — это не правда.

— Здорово, — захихикала Валька, хлопнула в ладошии даже взвизгнула от неуемной радости. — Это ведь я нарочно, чтобыпроверить, сможешь ты распознать или нет.

Явное сумасшествие странным образом уживалось в ней схитростью и практицизмом.

Тренировки продолжались до того самого дня, когда Валькувыписали из больницы. Я не скрывала, что это событие ничуть меня не радует, ивысказала надежду, что мы непременно встретимся, лишь только я покину данноелечебное заведение. Но Валька решительно заявила:

— Нет. Все, что Бог возложил на меня, я выполнила.Теперь ты должна быть одна.

— Ты что, получила с небес телеграмму? —разозлилась я.

— Я сон видела. Вещий. Вчера думала о тебе и о себе,конечно, и о том, что будет с нами, а ночью сон. Стоим в поле, ты и я, а переднами две дороги. Ты пошла по одной, и я за тобой вроде, и вдруг голос: «Тебе нетуда…» В общем, отправилась ты налево, я направо.

— И из-за какого-то дурацкого сна ты больше не хочешьсо мной видеться? — не поверила я.

— Это не сон, а знамение, и вовсе не дурацкое. У тебямиссия, может, великая, а я, видно, в спутницы не гожусь, поэтому должна отойтив сторону, чтоб под ногами не путаться.

Я посидела, помолчала и твердо заявила: