— Иногда и я. Иногда я смотрю на него… и вспоминаю, какбыло, когда поцеловала его и ощутила эту любовь. И хочу вернуться туда. Я хочуснова пережить это чувство. Я хочу вернуть его. Хотя иногда… иногда я такбоюсь. Я слушаю этих ребят… и Джерома… и потом меня терзают сомнения. Я не могувыбросить их из головы. Знаешь, мы спали вместе. Буквально. Пока у нас не былопроблем, но иногда я лежу рядом с ним и думаю, что так продолжаться не может.Чем дольше, тем чаще я чувствую, будто стою на натянутой проволоке, Сет наодной стороне, а я на другой. Мы пытаемся приблизиться друг к другу, но одинневерный шаг, легкий ветерок, косой взгляд — и я сорвусь, упаду и буду падать ипадать.

Я замолчала, судорожно дыша.

Картер наклонился и убрал прядь с моей щеки.

— Так не смотри вниз, — прошептал он.

Вернувшийся Бастьен слышал конец моего монолога.

— Кто такой Сет? — поинтересовался он позже, когдамы вернулись ко мне.

— Долго рассказывать, — отмахнулась я и тут жепринялась изливаться.

Естественно, невозможно рассказывать Бастьену о Сете, неупомянув обо всем остальном. Например, о недавней встрече с сыном Джерома,получеловеком-полудемоном — потрясающе красивым мужчиной с извращенным чувствомсоциальной справедливости и полоумной миссией заставить всех прочих бессмертныхрасплатиться за дрянное обращение с ним и ему подобными. Он был отличнымтанцором и феноменальным любовником, однако этого недостаточно, чтобы оправдатьбессмысленные убийства низших бессмертных и покушение на Картера.

Вслед за этим мне, естественно, пришлось объяснять, как Сетоказался свидетелем неизбежной развязки и пострадал, когда мне пришлосьпоцеловать его ради экстренной дозы энергии. Джером хотел стереть воспоминанияСета об этом событии, а заодно и любовь писателя ко мне. Я умоляла демона неделать этого и наконец добилась согласия, пообещав направить все усилия наобольщение и развращение благопристойных мужчин, как и надлежит порядочномумаленькому суккубу. Визит Горацио явился окончательным свидетельством моего«нового усовершенствованного» бытия.

Развалившись на диване, Бастьен внимательно слушал, а когдая закончила, нахмурился:

— Что ты имеешь в виду? Разве до этого ты не охотиласьна благопристойных мужчин?

— Я устала. Мне разонравилось вредить им.

— Ну и что? Переключилась на порочных?

Я кивнула.

Он покачал головой. Мы оба знали, как мало жизненной энергиипроизводит смертный негодяй по сравнению с порядочным человеком.

— Бедный Цветочек. Какое же это должно быть несчастноесуществование.

Я ответила ему горькой улыбкой:

— Кажется, ты первый, кто отнесся ко мне без недоверияи с сочувствием. Большинство считает мое поведение глупым.

— Это мучительно, — сказал Бастьен, — итребует куда более частых контактов, но едва ли глупо. Можешь ли себепредставить, что и я переживал подобное? Когда хочется сдаться и оставитьчестную женщину в покое.

— И что же?

— Не наш это жребий. Мы с тобой просто расфуфыренныешлюхи — куртизанки, если тебе так больше нравится, но разницы-то никакой. Ипереход на мерзавцев нашу судьбу не изменит. В конечном итоге ты ровным счетомничего не добьешься, разве что чуточку облегчишь чувство вины, но и этооблегчение не продлится вечно.

— Утешил, называется…

— Прости.

— Ладно, все в порядке. Хорошо, что есть с кем этообсудить. Больше никто — никто из бессмертных — этого на самом деле непонимает.

— Конечно нет, — фыркнул он. — Куда им.

Я промолчала в знак согласия, и он одарил меня сердечнымвзглядом:

— Не то чтобы друзья твои нехороши. Есть здесь ещебессмертные, с которыми можно поговорить? Какие-нибудь суккубы или инкубы?

— Несколько вампиров и низших демонов, но они те еще.Совсем не такие компанейские, как мои приятели. Также у меня есть несколькосмертных друзей. Но это все не то.

Я постаралась улыбнуться.

— Они — это не ты. Мне тебя не хватало. Бастьенвзъерошил мне волосы, заработав осуждающий взгляд моей кошки Обри.

— Мне тебя тоже не хватало.

— Так ты расскажешь, что происходит?

Он тут же повеселел:

— Теперь, после всего услышанного, не уверен, что тебяэто заинтересует.

— Все же попробуй.

Соскользнув с дивана, Бастьен приблизился ко мне вплотную:

— Ты когда-нибудь слышала о Дейне Дейли?

— Я же не на Луне живу. Выбираю ее в первую очередь,когда сижу за рулем и чувствую, что соскучилась без консервативной коммерческойболтовни.

Я не считала нужным скрывать презрение. В придачу кнавязчивой рекламе обветшалых семейных ценностей радиоведущей Дейне Дейлинравилось подпустить в свои ток-шоу чуть завуалированные расизм, гомофобию идаже сексистские выпады. Я ее просто не выносила.

— Ты знаешь, что она живет в Сиэтле?

— Конечно. Удивительно, как до сих пор жилье там неподешевело.

— Забавно, что ты об этом упомянула. Соседний дом какраз выставлен на продажу.

— Ну и?..

— Ну и наши работодатели его приобрели.

— Что?

Он ухмыльнулся, понимая, что подцепил меня на крючок:

— Слушай внимательно, Цветочек, потому что это хорошаяроль. До нас дошли слухи о бывшем мойщике бассейна миссис Дейли в Сан-Диего. Онутверждает, будто у них были «романтические отношения».

Я вспомнила рекламный плакат с ней и ее мужем-политиканом:

— Ты видел мистера Дейли? Я бы тоже предпочла мойщика.Так что со слухами?

— Ну, сама понимаешь. То же, что всегда бывает снеподтвержденными слухами. Постепенно угасли, никаких последствий.

Я выжидающе помолчала.

— Ладно, а что же у нее дома?

— Ну, как ты верно заметила, муж у нее не подарок.Разумеется, она не собирается разводиться, ничего такого, что может броситьтень на его политическое будущее или ее ханжескую радиоборьбу за семейныеценности. Но… порок оттуда никуда не делся. Если она сбилась с пути однажды,бьюсь об заклад, ее снова можно соблазнить.

Я застонала, когда все части сложились в единое целое:

— Например, красивому обходительному соседу?

— Обходительному? Право, ты слишком добра.

— Так что же будет потом?

— А потом мы просто позволим уликам сделать своюработу.

— Уликам?

— Ну да. Мы не пойдем по пути мойщика бассейна. Когда яуправлюсь с прославленной миссис Дейли, ввергнув ее в плотские наслаждения,превосходящие самые необузданные мечты, будет работать камера. Мы снимем всеэто в назидание потомкам, а затем отдадим в прессу. Полное разоблачение, вечныйпозор. Нет больше радиоимперии, проповедующей массам возвращение к чистоте иблагопристойности. Да и политическая кампания ее мужа изрядно пострадает,откроется дверь для всяких либеральных выскочек, желающих занять его место и,наконец, вернуть эту сферу в коррупционную колею, давно ожидающую своего часа.