От следователей я вас отмыть постараюсь. А вы свои языкипридержите и все дурные мысли из головы выбросьте. Все, кого вы наказатьхотели, уже и так наказаны. Умер Александр Никитич, и застрелили Баркова.Поэтому мы можем считать дело официально закрытым. И чтобы я от вас большеникогда не слышал ни одной фамилии.

В общем, все так и случилось. Скоро следователи от насотстали. Краюхин решил нашу группу усилить, вернее, сформировать заново, к томувремени нас осталось всего лишь четверо. Но ничего не успел сделать. Он толькоразрешил нам приступить к работе. И тут мы узнали, что он стал генералом. И проего перевод в Новгород тоже узнали. Мы даже не могли подумать, что это связанос нашим делом, но Краюхин, видимо, сумел что-то разузнать. Проводы его быливеселыми, все ребята ему на прощание в любви признавались. А он после этого насчетверых к себе в кабинет вызвал, дверь закрыл, почему-то включил телевизор,словно боялся, что будут прослушивать и его комнату. А потом сказал нам оченьсерьезно:

— Не нравится мне этот внезапный перевод, ребята. И моеназначение мне тоже не нравится. Не знаю, с чем это связано, но оченьподозреваю, что ваша история с пачками денег и ответственными сотрудникамиправительства сыграла здесь не последнюю роль. А может, меня просто отстранитьхотят от этого дела. В любом случае вы должны знать, что я про вас помню. Ктозахочет, может подать рапорт о переводе в Новгород. Я в любом случае готов тампринять любого из вас.

Он помолчал немного, а потом добавил:

— Вы здесь только дров не наломайте. Приказ о вашемдопуске к оперативной работе я уже подписал. Если будут сложности, обращайтеськ Горохову. Он вас всегда поддержит.

Потом обнял каждого из нас и ничего больше не добавил. Мыуспели проработать только несколько дней после его отъезда. Горохов ужеподбирал в нашу группу офицеров, некоторые были очень даже толковые ребята,когда из министерства пришел приказ о нашем отстранении от оперативной работы.Но на этот раз нами заинтересовалось управление собственной безопасности нашеговедомства. И это было куда хуже, чем все следователи прокуратуры и ФСБ, вместевзятые.

Из всей этой истории постепенно становится ясным один оченьпарадоксальный факт. Самые ожесточенные схватки, самые непримиримые враги,самые страшные преступления происходят во время гражданских войн, когда своиубивают своих.

Вот так и у нас в милиции. Мы корпоративно не любим никонтрразведчиков, ни прокуроров. Но когда за дело берутся псы из управлениясобственной безопасности, это хана. Это самое страшное, что может быть. Тамсидят суки, которые знают про нас все. И даже немного больше. Поэтому если натебя вышли псы из этого управления, то можешь либо сразу стреляться, лишьпросто снимать погоны. Они все равно достанут тебя, как бы ты от них ни прятался.

Но мы-то знали, что ни в чем не виноваты. И хотя нас можнобыло обвинить в целой куче грехов, мы все-таки еще надеялись на объективноеразбирательство.

И тем не менее нас опять отстранили от работы и приказалиявиться в понедельник к десяти часам утра в управление к какому-то Тарасову.Вечером в субботу мы собрались в нашем любимом баре у Славы. Вообще-то, у барабыло свое название, но все называли его баром «У Славы». Барменом там работалневероятно толстый и невероятно благодушный Слава, которого знал весь город. Онникогда не хитрил, никогда не подсовывал нам третьесортное пиво, никогда небаловался пенкой. Он был настоящий бармен и соответственно запрашивал за своиуслуги всегда немного больше, чем в других барах. За профессионализм. И все судовольствием ему платили.

В этот вечер пиво у него было особенное. У него вообщевсегда хорошее пиво. Только не зарубежное, не эта баночная гадость, а настоящеебочковое пиво, которое нужно пить с хорошей рыбкой или с соленым горохом. Я ещедесятиклассником был, когда мы бегали в пивную, и я там пробовал пиво сгорохом. В общем, собрались мы вчетвером и опять обсуждаем нашу хреновуюситуацию.

— Я, наверно, уйду из милиции, — сообщил вдругМаслаков, — ребята зовут в охранное агентство. Там зарплата в десять раз больше,да и работы поменьше. А здесь рискуешь собственной шкурой, и тебя еще обвиняютнепонятно в чем.

— Никто нас не обвиняет, — рассудительно заметилАракелов. Он вообще рассудительный парень, но иногда бывает слишкомнетерпелив, — просто хотят разобраться, что с ребятами случилось. Вы ведьсами говорили, что разбираться все равно нужно. Баркова убили, а кто этосделал? Кто такую подставу придумал для наших ребят? Может, в управленииразберутся.

— Шиш тебе разберутся, — ответил я ему злымголосом, — пока разбираться будут, нас еще сто раз с работы выгонят и ещесто раз какое-нибудь дело пришьют. Нельзя верить этим охотникам из управлениябезопасности. Они натренированы только на охоту.

— Разберутся, — махнул рукой, соглашаясь со мной,Маслаков, — ничего они не разберутся. Формально дело об убийстве Дятловаеще не закрыто. Значит, будут копать до конца, пока не найдут убийцу. А его всеравно не найдут. Значит, обвинят кого-нибудь из нас. Уходить надо, ребята, покане поздно. Ну их всех к черту.

Сергей Хонинов молчал. После смерти Звягинцева и Зуева он унас за командира. Он всегда молчит. Не любит вообще разговаривать. Может,потому, что он немного заикается. Или потому, что единственный из нас может влюбой момент уйти, оставив службу. У него такие ранения были в армии, что его влюбой момент списать можно. Но он точно никуда и никогда не уйдет. Он полторагода добивался права работать на оперативной работе. Михалыч, наш бывшийкомандир, подполковник Звягинцев за него у самого Панкратова просил. Сергеймолча пил пиво и слушал наш разговор, как будто он не имел никакого отношенияни этим беседам, ни к нашим спорам.

Потом, чуть заикаясь, выговорил:

— Нам самим с этим делом еще ничего не ясно.

Вот за что я его люблю, так это за четкую постановкувопроса. Он бывший военный, а у них мозги так устроены, что прежде всего нужноставить четкую задачу, чтобы подчиненные поняли. У нас в милиции большеэкзотики. И больше импровизации. У военных больше порядка и больше четкости ввыполняемых действиях. Вот так одной фразой Хонинов сразу перевел наш разговориз разряда пивных баек на конкретную тему.

— Что тебе неясно? — вскинулся Аракелов. —Может, ты думаешь, кто-то из нас Дятлова задушил и все эти подлянки устроил?

— Не думаю, — невозмутимо отозвалсяХонинов, — просто мы два месяца глупо себя ведем. Нам самим нужно былоработать, а не ждать, пока прокуроры и следователи во всем разберутся.

— Ты же помнишь, что нам сказал Краюхин, — встрялМаслаков, — он просил не высовываться. Да и Баркова этого давно убили.Чего мы будем копаться, если за нас все равно отомстили?

— Это еще неизвестно, — почему-то мрачно заметиля, и все уставились на меня. Я попытался сделать вид, что ничего особенного несказал. Но все трое смотрели на меня, и я понял, что должен еще что-нибудьдобавить.