Вот, наконец, стали появляться студенты с Милкиного курса.Прошла группа парней, которые были на фотографиях вместе с Максом. А его всенет. И сестрицы тоже. Я уже стала волноваться, когда появились и они.

Он – в черной куртке и черных же джинсах, она – вэкстравагантном белом плащике с прозрачными вставками. Надо признать,смотрелись они вместе неплохо и в целом составляли красивую пару. Но! Но ясовершенно четко знала, что они не предназначены друг для друга. Ни разу!

Кровь быстрее запульсировала в жилах. Я наблюдала из своейзасады за тем, как они остановились неподалеку от крыльца. Он закурил. Даже непредставляла, что парень может так потрясающе выглядеть с сигаретой! Когдакурят мои одноклассники – кто с показным бахвальством, кто робко оглядываясь,не видят ли его учителя и знакомые, – смотреть на них противно. Но Макскурил именно так, как нужно – красиво и уверенно. Сразу становилось понятно,что он взрослый и вправе поступать, как хочет. Он никому ничего не доказывал,не старался казаться кем-то другим – смелее, раскованнее, старше. Он просто былсобой, и это удивительно ему шло.

Я, конечно, не слышала, о чем они с Милой разговаривали, нопоняла, что больше говорит она, словно доказывая что-то, а он лишь изредкавставляет несколько слов и снова затягивается, немного запрокидывая голову кнебу.

Руку защекотало. Я поднесла ее к лицу и увидела, что по нейползет божья коровка. Я отвлеклась всего на полминуты, сдувая ее, а, когдаподняла глаза, Мила уже уходила. Одна! Она прошла совсем близко от меня, стучакаблучками. Надо знать ее так хорошо, как я, чтобы понять, что она убита!Раздавлена! Ее лицо не выражало ничего, но именно это неопровержимосвидетельствовало о том, как ей сейчас плохо.

А Макс, будто в задумчивости, стоял у крыльца.

«Мой выход», – решила я.

Достав из сумки книгу, я взяла ее в руку и задумчивонаправилась к зданию университета. Я не смотрела на Макса, но чувствовала, гдеон стоит.

Вот я уже у крыльца.

Еще шаг…

– Ой! – вскрикнула я, роняя на землю книгу. –Извините, пожалуйста!

Макс растерянно посмотрел на меня.

– Это я виноват, – он нагнулся, поднимаякнигу. – О, «Девять принцев Амбера».

– Люблю фэнтези.

Я улыбнулась, на мгновение коснувшись его руки своей.

Мой голос вводил его в ступор, я видела это. Макс немногонахмурился, словно пытаясь сообразить, откуда он ему знаком.

– Погоди, ты, наверное, Макс?! – Я ужасноволновалась: сработает или нет. Он разглядывал меня, но я никак не моглапонять, нравится ли ему то, что он видит.

– А ты… Должно быть, сестра Милы Зиминой… –ничего, быстро соображает. – И мы с тобой вчера разговаривали. Ты всегдаведешь разговоры вместо своей сестры?

– Нет, только по вторникам, – попыталась пошутитья, но тут же состроила серьезную мину. – Понимаешь, я сначала все пыталасьпонять, кто это мне звонит, ну а потом… потом было уже поздно!

Макс улыбнулся.

– А ты к сестре? – вдруг опомнился он. – Вы сней немного разминулись. Наверное, она уже в метро спустилась.

– Упс, опоздала, – вздохнула я. – Жаль,теперь билеты в кино пропадут… О! Может, составишь компанию? Это новыйфэнтезийный блокбастер, тебе должно понравиться.

Макс оценивающе посмотрел на меня. Мне показалось, что онвсе обо мне понял.

– И ты всегда такая смелая? – спросил он, пинаяноском ботинка попавший под ногу камешек.

– Нет. Только когда очень-очень надо.

– Ну хорошо, авантюристка. А зовут-то тебя как?

– Зови меня Эль, – ответила я, подмигивая.

ВСЕ, ЧЕГО ВЫ НЕ ХОТЕЛИ ЗНАТЬ ОБО МНЕ

Сколько себя помню, у нас только и болтают о моей сестре.Ах-какая-она: умная, красивая, воспитанная, замечательная – нужное подчеркнуть.Эмилия для них как свет в окошке. К тому же у нее с десяти лет астма. «Слабоездоровье», как говорит мама, а это значит, что все подчинено заботам о Милиномздоровье. Например, на каникулы мы едем не туда, куда хочется, скажем, мне, а вместа с благоприятным климатом. Сырость, большие пыльные города и прочее – подстрожайшим запретом. В этом году вместо Нью-Йорка, о котором я мечтаю ужедавно, года два, опять отправились к морю. И так, заметим, каждое лето.

Раньше Мила была для меня кем-то вроде священного идола. Акак же: старшая сестра! Когда мне едва исполнилось пять, к ней пришли подруги.Больше всего мне тогда хотелось, чтобы они приняли меня в свою компанию. Нокому интересно играть с малявкой?!

Когда мне было одиннадцать, сестра по-прежнему занималасьтолько собой, но я, как распоследняя идиотка, еще верила ей. Однажды Милаобещала сходить со мной в кафе, но забыла. И тогда я вылила в окно ее любимыедухи и написала на стене помадой, как я ее ненавижу. Угадайте, кому досталось?

Когда мне было тринадцать, я решила делать все ей назло ивела, честно говоря, себя очень глупо. Не причесывалась целыми днями, рвала ипачкала собственные вещи, бросала в комнате огрызки яблок и кожуру апельсинов,чтобы этой аккуратистке стало дурно. Всячески выводила ее из себя, но тогда уменя еще не было против нее идеального оружия.

Теперь есть. Я повзрослела, освоила искусство плавания средипираний и крокодилов. И у меня есть зубы.

Мила

«Все будет хорошо. Все обязательно наладится». Мама любитэту фразу. Она часто повторяла ее, когда в жизни случались какие-нибудьнеприятности. Помню, я получила в школе тройку за контрольную по физике и такрасстроилась, что проревела целый вечер. А мама сидела рядом, ласково гладилапо голове и обещала, что все обязательно наладится. Все действительноисправилось, я закончила школу с золотой медалью и сейчас, вспоминая тотслучай, думаю, какой была маленькой и глупой.

Все изменилось. Я выросла, а вместе со мной – и моипроблемы. Теперь я не могу, как прежде, подойти к маме и пожаловаться на Максаи на сестру. Даже скорее на Макса. Что можно ожидать от сестры, я примернознаю. Но он для меня число икс, вычислить которое за недостатком данныхабсолютно невозможно.

Анализируя прошлое, я понимаю, что он никогда не раскрывалсяполностью. Да, он легко сходится с людьми, мы очень часто бываем в однойкомпании, и он действительно никогда ничего мне не обещал и не предлагал. Мнечасто казалось, что я нравлюсь ему. Но что это было? Только взгляды, толькоулыбки. Возможно, и это я придумывала, внушая себе, будто разглядела в егоглазах особое отношение. Когда мы сидели в «Ойкумене» и его рука лежала поверх моей,неужели и это ошибка, чудовищная ложь? Где же тогда правда?.. Говорят, когдаводолаз опускается под воду, у него может произойти смещение реальности, и онвдруг перестает понимать, где верх, где низ, и погружается на дно, думая приэтом, что стремится к спасительной поверхности. Точно так же со мной. Всеориентиры потеряны, и я не представляю, куда плыть.