— Как тарелка не разбилась, все пошло наперекосяк, — вздохнула Надя.

Тут Марина поймала взгляд человека, который одиноко сидел в углу, и, так как ей до смерти надоели разговоры про злополучную тарелку, поднялась с места.

— Извините, я сейчас…

Она подошла к Леониду Варлицкому и, краснея, представилась:

— Я Марина Шереметьева, автор сценария… Вы, может быть, видели меня на съемочной площадке… Моя мама очень любит ваши фильмы, Леонид Юрьевич… Я хотела бы попросить у вас автограф для нее, если вас не затруднит.

— Да, конечно, конечно, — улыбнулся старый актер. В глубине души он был немного удивлен тем, что автор сценария (который он сам считал редкой чепухой) оказалась такой приятной молодой женщиной. — Как зовут вашу маму?

Он расписался на открытке, которую загодя приготовила Марина, и подумал, что бы еще сказать, но слова не шли на ум. Среди людей младшего поколения, заполнивших площадку, Варлицкий чувствовал себя каким-то динозавром. Он не понимал их язык, их разговоры, их интересы. Они принадлежали к совершенно другой эпохе — гаджеты, компьютеры, вай-фай, навигаторы, чувак, типа того, офигеть… Он наблюдал за ними, как за какой-то разновидностью человекообразных животных, и, наблюдая, не мог не признаться себе, что они ему на редкость неприятны. Актеры, кое-как произносившие на камеру слова в сериалах, были непрофессиональны, режиссеры притворялись всесильными, но бледнели от одного окрика продюсера, и многие люди, присутствующие на съемочной площадке, разбирались в чем угодно, только не в том, как надо делать кино. Как Гамлет, которого он некогда играл, Варлицкий говорил себе: «Век вывихнулся» — и понимал, что исправить что-либо он уже бессилен. Он заботился лишь о том, чтобы добросовестно отрабатывать гонорар, и зачастую играл почти на автомате — выручали наработанные за годы актерские клише. Впрочем, у актера такого уровня, как Варлицкий, даже клише смотрелись как оригинальная работа — расслабляться себе он не позволял.

Он нашел все же несколько любезных фраз для Марины и даже похвалил ее сценарий. Однако она уже знала цену актерским похвалам, и вполне искренне сказала:

— Я думаю, после тех ролей, которые вы играли, вам это должно быть не очень интересно… И мне ужасно стыдно, поверьте, что я больше ничего предложить вам не могу.

В нашем кино люди редко прибегают к извинениям, и Варлицкий впервые посмотрел на Марину с любопытством.

— Знаете, вы меня удивили, — задумчиво сказал он. — Это какой-то вселенский заговор, что ли? Все понимают, что занимаются чепухой, но… почему-то прекратить никак не могут!

И оба рассмеялись.

— Я не хочу сказать, что советское кино было лучше, — продолжал Леонид Юрьевич, посерьезнев. — Но там все же присутствовало такое понятие, как искусство. Когда все вокруг думают только о деньгах, это ужасно.

— Сейчас все решают рейтинги и сборы, то есть количество зрителей, — вставила Марина. — Но в общем вы правы: это те же деньги.

— Наше кино сейчас напоминает мутный поток, — добавил Варлицкий. — Пошлость, насилие ради насилия и отсутствие оригинальности.

Марина кивнула. В сущности, он только выразил ее собственные мысли. Сотрудничая с самыми разными компаниями, она так и не смогла добиться, чтобы был принят к постановке ее самый оригинальный, самый удачный, как она считала, сценарий. Всем нужны были только детективы, мелодрамы, а в последнее время из-за успеха «Заколдованного интерната» все стали требовать еще и мистику, но обязательно недорогую, и такую, чтобы не напрягать мозги.

«Неглупая, похоже, девочка», — подумал Варлицкий.

— Однако я что-то разболтался. Все киношники одинаковы: все горазды порассуждать о Чехове и Шекспире, а, когда доходит до дела, снимают очередное убогое зрелище и глотку готовы друг другу перегрызть, чтобы протолкнуть его в прайм-тайм на Первый канал».

В бар вошел Геннадий Спиридонов и, увидев, что Марина разговаривает со звездой советской эпохи, нахмурился. Оператор уже решил для себя, что непременно затащит Марину в постель, и, так как он подозревал других окружающих ее мужчин в тех же мыслях, ему не понравилось, что она общается с Варлицким.

— Как вам дедуля? — не удержался он от колкости, когда Марина наконец вернулась к столу Дины и Нади.

— Он прекрасный актер и замечательный человек, — твердо ответила сценаристка. — Извините, мне надо идти.

— Куда?

— Переписывать сценарий.

— Могу проводить вас до номера, — довольно-таки двусмысленно заметил оператор.

— Не стоит.

— А я все равно провожу.

Дина и Надя прервали животрепещущий разговор о шмотках и с любопытством воззрились на насупившуюся Марину и оператора, который явно проявлял настойчивость выше обычного.

— Я не заблужусь.

— А вдруг!

Судя по всему, Геннадий принадлежал к той породе мужчин, которые считают, что если они не отстанут, то рано или поздно добьются своего.

Справедливости ради стоит заметить, что такая тактика действительно порой приносит успех, — по крайней мере, с женщинами, которые не умеют говорить «нет». Однако Марина к их числу не относилась.

— Что-то мне подсказывает, что нам по пути, — добавил Спиридонов с широкой улыбкой.

Марина пристально посмотрела ему в лицо и поняла, что тут надо действовать грубостью.

— Старик, мне не нужны пирожки с тухлыми яйцами, — проговорила она. — Оставь их при себе.

И, крепко сжав свою сумочку, она проследовала мимо слегка оторопевшего оператора к выходу. Она ненавидела прибегать к таким выпадам, но бывают ситуации, когда только хамство и способно выручить.

— Вот сука! — сокрушенно молвил Спиридонов ей вслед.

Он хмуро покосился на девушек, прячущих улыбки. Н-да, завтра вся съемочная группа будет судачить о том, что какая-то недоделанная сценаристка дала ему от ворот поворот.

Да что она о себе вообразила, в самом деле?

Он оператор от бога, больше двадцати лет снимает фильмы. Даже Голубец, который вначале едва с ним ладил, теперь советуется по поводу каждого кадра и принимает почти все его замечания…

Как и все мужчины, Спиридонов был склонен путать форму и содержание. Когда женщина принимает решение, нравится ей мужчина или нет, она не думает о том, какой он оператор и сколько фильмов наснимал. Она, если угодно, мыслит инстинктом, а как раз инстинктивно Геннадий Ипполитович Марине совсем не нравился.

Вечером оператор выпил больше обычного, и на следующий съемочный день был зол как черт. Он с трудом заставил себя вслушаться в то, что говорил режиссер.

— Наташу снимаем в профиль, — сказал Голубец.

— Нет у нее никакого профиля, — с отвращением ответил Спиридонов. — Ни у одной нашей актрисы, ни у одного актера профиля порядочного не водится. Нет профилей в этой стране! Курносые пятаки и носопырки картошкой в счет не идут…